– А вот, изволь сам допросить пащенка этого!
Толпа всколыхнулась, раздался крик, и к царю приволокли и перед ним поставили мальчика, сына Шорина. Кафтан его был изорван, синяя шелковая рубашка разорвана тоже, волосы растрепаны, из рассеченной, распухшей губы сочилась кровь, и по лицу лежали грязные полосы от слез, смешанных с пылью. Царь с состраданием взглянул на него и спросил у толпы:
– Что вам от него надобно? Али он в чем провинился?
Из толпы выделился чернобородый посадский и ответил:
– Он тебе все на бояр докажет!
– Что от знает? – спросил царь.
Посадский толкнул мальчика, а другой стоявший тут же встряхнул его за плечи.
– Говори, сучий сын!
Мальчик всхлипнул и начал несвязно рассказывать. В страхе он плел на отца и на всех знакомых ему бояр разные небылицы. Отец-де уехал в Польшу, а потом в Швецию, повез письма от бояр, что они-де Москву без боя отдадут.
– Куда ж поехал отец твой, – спросил царь, – в Польшу или в Швецию?
– В Рязань! – ответил мальчик, всхлипывая.
– Врешь, в Польшу! – закричал на него посадский.
– В Польшу! – поправился несчастный мальчик.
Царь невольно улыбнулся, но тотчас нахмурился и поднял голову:
– Ну, ну! – сказал он. – Этого мальчика под стражу возьмем. Идите теперь домой, а за вами и я в Москву, сыск сделаю, его спрошу!
– Подавай нам бояр! – заревели в толпе.
– Там видно будет! – ответил царь.
Толпа забушевала.
– Подавай добром, не то силой возьмем, по обычаю!
И толпа надвинулась на царя и стиснула его с конем. Царь растерянно оглянулся и вдруг позади толпы, на пригорке, увидел стройные ряды войска. То был князь Петр Теряев со своими рейтарами и стрельцами. Глаза царя вспыхнули гневом. Он выпрямился на коне и взмахнул плетью.
– Добро, – сказал он, – не хотели честью, так ничего вам не будет! – и закричал громовым голосом: – Бить их, мятежников!
В тот же миг раздался военный клич; в воздухе загремели выстрелы, и на безоружную толпу с остервенением бросились солдаты. Мятежники дрогнули, завыли от страха и бросились врассыпную.
– Бей, лови! – кричал царь в исступлении и, сидя на коне, мял и топтал бегущих.
Из двора выскочили бояре и дворцовая стража, и началось кровавое побоище. Безоружных, перепуганных бунтовщиков давили и топтали конями, били мечами и секирами, топили в реке и частью забирали в полон и вязали веревками. Только немногие успели спастись бегством.
Царь подъехал к Петру и горячо обнял его, не сходя с лошади.
– Спасибо! – сказал он ему. – Жалую тебя вотчиной, выбирай любую! Проси чего хочешь, для тебя ничего не жалко!
Петр спешился и поклонился царю в землю.
– Рад за царя живот положить, и твое ласковое слово выше всякой награды! – сказал он.
– Добро! – ответил царь, улыбаясь. – Я твоей услуги не забуду, а теперь на Москву.
Лицо его грозно нахмурилось.
– Князь Милославский, – сказал он, – с бунтовщиками расправься! Не знай к ним жалости! Всех их перевешай, да здесь, вкруг Коломенского, им виселиц нагороди, чтобы всем памятно было!
И с этими словами он повернул коня и медленно поехал на Москву чинить суд скорый и немилостивый. Недавно мягкое сердце теперь трепетало от гнева. Князь Милославский остался в Коломенском и стал спешно готовить для бунтовщиков лютую казнь.
XIX
Суд и расправа
Царь вернулся в Москву. Немногие оставшиеся из народа встретили его далеко за городом на коленях, моля о пощаде.
Царь молча проехал мимо преклоненных рядов и, подъехав к воротам, спешился. Патриарх Иосиф с духовенством, иконами и хоругвями встретил его у Иверских ворот.
Царь распростерся перед иконами ниц, потом принял благословение и вошел в Москву. Здесь его встретили князья Теряев и Куракин.
Царь милостиво поздоровался с ними и сказал Теряеву:
– Жалую тебя своим столом, князь! Жалую за то, что взрастил сыновей таких! Соколы они у тебя!
Князь поклонился царю в ноги.
– И я, и дети мои со своими животами слуги твои верные!
– Ну, а что без меня сделали?
Они вошли в палаты. Царь прошел в моленную и помолился с умилением, потом, переодевшись, вернулся.
– Ну говорите, – сказал он, садясь в своей деловой палате в кресло.
Князь Куракин повел свой рассказ, не забыв упомянуть о подвиге Петра.
Царь улыбнулся.
– Сокол, сокол! – повторил он, и лицо Куракина просияло.
– Ну а что ж мятежники?
– С два ста изловили и до твоего повеления по приказам рассадили. Что скажешь делать с ними?
Царь грозно ударил ладонью по налокотнику кресла.
– Никому пощады! – сказал он. – Вы и вершите! Ни суда, ни сыска не надо. Всем виселица!