Но не была покойна духом Анна.
Над ней постоянно висел страх проклятия и мысль о своем безумном поступке.
Случилось раз, поздно ввечеру приехал на вотчину князь Тугаев.
Анна вышла ему навстречу, взглянула на него и вскрикнула:
– Что случилось?
– Анна, рыбочка моя, – прохрипел князь, – жена побывчилась! Волен я, как сокол!
– Упокой, Господи, ее душу! – прошептала Анна, набожно крестясь, а князь Тугаев обнял ее, стал целовать и заговорил, как безумный:
– Ну ее! Теперь ты моя! Я скажу на Москве, что нашел тебя и за себя возьму! Ох, ласточка! И мучилась она! Ой, ой! Корчило ее всю. Померла черная-черная… Ох, нет нам с тобой радости!..
Часть третья
Концы и начала
I
Через семь лет
Прошло семь лет, наступил 1669 год. Немало перемен произошло за это время в жизни наших героев. Князь Тугаев женился. Он поехал будто на охоту, будто отнял Анну из рук разбойников и привел ее домой плачущую, испуганную. Все наперерыв спрашивали ее, что с ней было. Она путалась, рассказывала небылицы и под конец плакала. Все слушали, качали головами и единогласно решали:
– Что она может, бедная, знать? Известно, перепугалась до смерти; всю память отшибло. И разбойники взяли не иначе как для выкупа.
Сам Тугаев рассказывал одно и то же.
– Залетел у меня сокол, и поехал я его искать. Лес густой, огромадный, я и запутался, только смотрю – поляна, а на поляне двор стоит, тын такой ли высокий; я к нему, а ворота на запоре. Прочел я молитву, привязал коня, влез на дерево, а с дерева по суку на тын, а с тына на двор. Гляжу, изба стоит, такая крепкая; я к ней. Ковры, оружие всякое, кубки, такое ли богачество; а в избе ни души. Я в горницу, и там никого. Я по лестнице во светелку. Глядь, а там княжна Анна Михайловна. Увидала меня, так и встрепыхнулась вся. Уходи, говорит, отсюда, здесь разбойники! Ну, а я и ее с собой прихватил! – скромно оканчивал он свой невероятный рассказ.
– Не иначе как для выкупа, – говорили все слушатели.
Петр обнимал Тугаева и клялся ему в вечной дружбе; старый князь кланялся ему поясно, обнимал его, плакал от радости и говорил:
– Проси, чего хочешь!
Князь Тугаев отвечал Теряеву:
– Коли я вам мил, отдайте за меня Анну Михайловну!
И их обвенчали.
Только не было у них счастья. Анна мучилась всеми обманами, которые взяла на свою душу, а Тугаев своим преступлением. Оба попали в пучину лжи и не могли из нее выбиться…
Терентий делался все угрюмее. Он уже бесповоротно сделался ярым врагом всякого новшества и проклял никонианцев. На его глазах ссылали Аввакума, заковав его в железо.
В те поры Аввакум, не вынося лжи и все более ярясь на отступление от старинных обрядов, дважды писал к царю письмо и под конец надоел всем своей исступленной проповедью. Возвращение в Москву совершенно сбило его с толку, и он решил, что в нем нуждаются; решил и добился второго изгнания.
Закованного, с кляпом во рту, везли его из Москвы, а за ним, увязая в снегу, бежали его ученики, и в том числе Терентий. Все они плакали и проклинали гонителей, а Аввакум, подняв кверху руку с двумя сложенными перстами, потрясал ею в воздухе, как знаменьем.
Вернулись все ученики его к Морозовой и там, вспоминая о нем, давали обет постоять за старую веру.
Терентий стал верным другом Морозовой, но оставался тайным старовером, не решаясь объявиться и тем постоянно терзаясь.
– Куда рвешься, чего мучаешься? – говорила ему Морозова, когда он изливал перед ней свою исстрадавшуюся душу.
– Пострадать хочу! – пламенно отвечал Терентий.
– Еще будет время! – отвечала Морозова, и лицо ее озарялось таинственной улыбкой.
В жизни ее произошла значительная перемена. Глеб Иванович скончался, и она стала вдовой. Первые годы вдовства она жила как большая и богатая боярыня, обыкновенным обычаем. В доме у нее служило до пятисот слуг, выезжала она и во дворец, и к знакомым, и к родным, и только втайне, как и прежде, приравнивала свою жизнь к монастырской, но мало-помалу стремление к иноческуму подвигу победило суетность. К прежним юродивым и нищим она приютила у себя пятерицу изгнанных инокинь, поставив во главе их мать Меланью. Так образовала она подле себя тайный монастырь, отказавшись от мирской суеты. Вся проникнутая жаждой подвига, она весь досуг свой употребляла в пользу убогих и нищих, шила для них рубахи; а ввечеру, со старицей домочадицей Анной Амосовой, одевалась в рубище, ходила по улицам и площадям города, по темницам и богадельням и раздавала подаяния. Уже на ее поведение стали обращать внимание во дворце. До царя дошло известие о ее приверженности к старой вере, и к ней послали чудовского архимандрита Иакима и соборного ключаря Петра, чтобы испытать ее в вере. Она открыто высказала им свои мысли, и за то государь отписал от нее на свое имя половину всех вотчин.