– И нет мне теперь покоя, – тихо проговорил Тугаев, – и вижу я загубленные жизни, и свою, и Анны! И не знаю выхода. Вот я встретил тебя, поведал как на духу тайну свою и теперь в твоей власти! Хочешь, иди в приказ и скажи о моем окаянстве!..
Терентий скорбно покачал головой и ответил:
– Господи! Господи! Греха-то сколько! Не знамение ли это антихриста? Что могут сделать люди с тобой? Бог наказует тебя! Загубил ты две жизни, двух жен своих; над душой сестры моей насмеялся. У людей нет на тебя наказания. Иди в монастырь и там свой грех замаливай!
– Тяжко мне! Тяжко, – застонал Тугаев и склонил голову на шею лошади.
Терентия охватила жалость к этому человеку. Он положил руку на его плечо и сказал ему задушевным голосом:
– Бог простит! Он все видит, и ни одна покаянная слеза твоя не упадет даром. Время теперь страшное, пришел антихрист со слугами своими, и благо тому, кто вовремя успел принести покаяние! Иди в монастырь, не мешкай…
Тугаев встрепенулся и, взглянув на Терентия, сказал:
– Спасибо тебе, князь! Указал ты мне путь истинный!..
Князь сложил двуперстно руку и осенил Тугаева крестным знамением.
– Мир с тобой, мой бедный брат! – сказал он. – Иди и поборай дьявола!..
Князь порывисто поцеловал Терентию плечо и погнал коня во всю его конскую мочь…
VII
Гроза
На другой день после этой беседы князь и княгиня Тугаевы, простившись со стариками Теряевыми, тронулись в дальний путь.
– С чего надумались? – спрашивал у князя Петр. – Теперь у нас самое веселье. Вскорости весна начнется, охоты!
– Не до того нам, – ответил Тугаев, – поездим по святым монастырям, за грехи свои помолимся. До сей поры одна Аннушка ездила, а теперь и я с ней.
И они поехали в двух повозках, взяв с собой только десяток слуг.
– Дела! – говорил жизнерадостный Петр своей жене. – Людям бы веселиться, ан на них грусть-тоска так и лезет! С чего?
– Грехи, надо быть, одолели, – задумчиво отвечала Катерина.
– У них-то грехи?..
Катерина тихо кивнула головой.
– Наверху-то слухи ходят, что жена его первая неспроста померла!
Петр вздрогнул, и глаза его сверкнули гневом.
– Катерина! – грозно сказал он. – При мне таких слов не говори! Не учил я тебя еще; как бы не начал!..
Дела!
Это слово теперь переносилось с уст на уста. С новым встретилось старое в лице боярыни Морозовой и все с напряжением и тревогой следили за ее неравной борьбой.
– Боярыня, – говорил Терентий Морозовой, – во дворце царь что ни день ждет тебя с поклоном. Чего не идешь ты? Грозу на себя кликаешь!..
– Сестрица, голубушка, – говорила ей княгиня Урусова, – муж сказывал, царь больно на тебя серчает. Иди скорее, поклонись!..
Морозова улыбалась им обоим в ответ.
– Ах вы, мои заступники! Миленькие вы мои! Как же, подумайте, золотые, я к царю поеду? Приеду, войду, тут меня архиереи благословлять троеперстно станут, приму ли на душу такое поругание? Войду, говорить стану. Поначалу царя благоверным наречи. Благоверным! Подумайте, милостивцы. А какой же он благоверный, коли он слуга антихриста? А там ему и руку целовать надо. Тьфу! Не возьму на душу греха такого!
Терентий молчал, чувствуя правоту ее, а княгиня, сестра ее, умиляясь, говорила:
– Не оставлю я тебя, страстотерпица! С тобой муку приму!
– Мати Феодора, отпусти нас! – просили трусливые инокини.
– Подождите, милые! Придет беда, сама укажу вам, а теперь скучно мне без вас будет!
– Царский посол! – доложила однажды испуганная Меланья.
– Что ж, путь войдет, – ответила Морозова, и в горницу к ней вошел боярин Троекуров, лицом красный как свекла, толстый как боров, с рыжей бородой и рыжими бровями кустиками.
– Уф! – заговорил он, отираясь платком. – Что ж это ты, боярыня, супротивничаешь? Ась?
– Ты хоть лоб-то перекрести, слуга антихристов, – спокойно заметила ему Морозова.
– Лоб? Ах ты! Вот вошел, и сейчас лукавый попутал!
Боярин истово помолился на образ и снова обратился к Морозовой.
– Что ж это ты строишь, мать? – грозно заговорил он. – Царь поженился, в радостях, а ты хоть бы челом ему побила, на радости поздравила. Вишь, на свадьбу не поехала и теперь кочевряжишься!..
Боярыня слушала его с кроткой улыбкой.
Он был ровесник ее покойного мужа, пировал на ее свадьбе, помнил ее красу и величие и теперь приходил прямо в раж.
– Эх, живи боярин Глеб Иванович! Взял бы он плеть шелковую… Ты что думаешь себе? Перед царем ты козявка малая. Царь повелит, и тебя на цепях притащат! Чего молчишь, гордячка? Али не дело говорю? Вот что! Царь прислал меня, чтобы я тебя честью уговорил. Так сказывай теперь: приедешь к царю или нет?