Грамотка была подписана: «Анна, в иночестве Измарагда».
Князь сжал голову руками и бессильно опустил ее на стол.
В это время в горницу вошел встревоженный Петр.
– Али знаешь, батюшка? – спросил он, входя.
Князь поднял на него мутный взор.
– Чего?
– Терентия государь с глаз согнал. Он в думе старовером объявился!
Князь встал, вытянул руки и зашатался.
– За что, Господи! – пробормотал он.
Петр успел подхватить его и осторожно опустил на лавку.
– Лекаря зови! – крикнул он, выбежав в сени, холопам. В сенях он увидел дворянского сына Никитина.
– От царя? – быстро спросил он.
– К князю Терентию, – ответил Никитин.
– С чем?
У Петра замерло сердце.
– В степи, в город Бирюч на воеводство приказано ехать!
Петр широко перекрестился и вздохнул.
– Слава богу! Вестимо, воеводство этакое – та же ссылка, но хоть без порухи на честь…
XI
Исступленные
Железное здоровье князя Теряева не сломилось от тяжких ударов судьбы, и он оправился на другой же день и тотчас послал за Петром.
– Мы-то в опале? – спросил он, лежа на лавке.
Петр покачал головой:
– Не должно быть. Государь меня жаловал все время, тебя уважает; быть не может, чтобы гнев свой и на нас обратил. Да и то! Другого бы, слышь, заточил, в приказ взяли бы, а тут ишь, всего в Бирюч послали, да и то без порухи на честь, ако бы воеводою. И опять, посланцем вчерась Никитин был, так-то ли мне низенько поклонился! – И Петр даже улыбнулся.
Старый князь кивнул ему и сказал:
– Иди, а Терентия пошли до меня! Ты посиди тут же, – обратился он к жене, которая всю ночь не сомкнула очей, берегла покой мужа и теперь сидела подле него, как верная подруга. Она в ответ только всхлипнула.
В горницу на смену Петру вошел Терентий. Он весь осунулся, но лицо его, раньше хмурое, теперь светилось тихой радостью.
Он покрестился на образа и земно поклонился отцу с матерью, потом поднялся и ясным взором взглянул на отца. Тот с укоризной покачал головой.
– Что сделал? А! Что натворил бед-то! А еще думный! Еще в бояре метил. Опозорил и меня, старика, и род наш! Ну, что молчишь?
Терентий ничего не отвечал и только смотрел на отца ясным взором.
Старый князь вгляделся в лицо его, и тысячи мыслей промелькнули в его голове.
Чем не молодец, чем не красавец? И умом взял, и дородством, и саном! И породнился с Голицыными. Кажись, все для счастья, и вот!.. Когда в поход ехали, царь ему, еще юноше, семью свою поручил; сорока лет нет еще парню, а уже в думе сидел, и вдруг все прахом! На тебе, в староверцы пошел! За Морозову заступиться вздумал! Ох, обошли его, малого! Опоили зельем каким-либо.
Он приподнялся на локте и ласково заговорил с сыном:
– Тереха, очнись! Очнись, милый! И я, и мать тебя молим о том. Чего тебе? Скажи: лукавый попутал, ударь царю челом; я наверх съезжу, Петр просить станет, Катерину к царице пошлем… Милый, а? Брось гордыню эту.
Терентий покачал головой:
– Не проси, батюшка! Я проститься пришел, а не за тем вовсе. Не могу отступиться я…
– Это бы отчего? – с усмешкой спросил князь.
Терентий вздрогнул. Бледное лицо его покрылось румянцем, глаза вспыхнули.
– Потому, батюшка, что в том воля Божья и зарок мой. Коли бы тебе говорили: не прями царю, отложись! Ты бы на муку, может, за царя пошел… а мне говорят: отложись от своего Христа. Нешто можно? Твой царь земной и тленный, мой – вечный. Его ли покину? И теперь ли малодушествовать буду? Гляди, батюшка, боярыня и сестра ее венец мученический приемлют, а я смалодушествую? Негоже! Рад бы пострадать с воплем и стоном, а не просто в ссылку идти!..
– Вот ты как! – воскликнул отец. – И против меня, и против царя! Так будь же ты…
– Милостивец мой, светик! – завопила, бросаясь к нему, жена. – Не договаривай! Не говори, сокол! Тереша, иди! Уходи! Господь с тобой! Подожди там. Я благословлю тебя!..
Терентий упал на колени. Князь опустился на лавку и тяжело переводил дух, видимо борясь с собой.
Наконец он осилил гнев свой и сказал:
– Поезжай с Богом! Жену-то берешь сейчас?
– Нет, – тихо ответил Терентий, – опосля. Как реки вскроются…
– Ну-ну! – И старик отвернулся к стене, а мать стала горячо и трепетно прощаться со своим сыном-первенцем. Он обнял ее и тихо плакал.
Терентий сказал правду. По всем городам и весям с жестокостью преследовались староверы, и число мнимых мучеников за веру возрастало с каждым днем.
В Москве взоры всего народа были обращены на Морозову и ее сестру. Странницы, знавшие их, инокини, покинувшие палаты Морозовой, теперь сновали по всей Москве и разглашали славу подвигов их во имя Христа.