Узнав, какой важный человек является в лице Петра в Казань, князь Урусов смутился и стал оправдываться.
– Я что ж? – говорил он, угощая Петра. – Я царю прямлю, на том и крест целовал! Ежели Милославский чего и наплел, так я тому не причинен. Очернить всякого можно. Суди сам!.. – И он начал жаловаться.
Самого Разина еще не видно, а воры уже вокруг всей Казани шмыгают. Что ни день, с площади одного-двух в башню волокешь. Тот с подметным письмом, другой посадских мутит, третий татар подымает. Гляди в оба!.. Теперь взять Казань. Она только и чтит Москву да царя! Ежели возьмут Симбирск…
– К чему ж Симбирск-то отдавать? – перебил его Петр.
Урусов задвигал усами, как морж, и закашлялся, словно поперхнулся.
– Я к примеру говорю, – поправился он и продолжал: – Если Симбирск возьмут, вся сила на Казань двинется, а у него и так войска мало, да и народ разбойники: так и глядят – к вору перекинуться. На казаков прямо надежды нет… И все-таки он теперь вот, видя великое утеснение Милославского, шлет ему в помощь Барятинского с войском.
Немало даю ему. Считай: три стрелецких полка, да казаков триста, да две пушки с пушкарями, а у меня всего таких, может, десять тысяч!
И он жалобно начал просить Петра:
– Ты уж, князь, заступись за меня перед царем! Ведь я верой и правдой ему служу, батюшке; а оговорить завсегда можно! Уж порадей! Я тебя, видит бог, не обижу!
Князь успокоил Урусова, а спустя какой-нибудь час говорил с князем Юрием Андреевичем Барятинским.
Князь с усмешкой говорил ему:
– Чего уж тут! Дело прошлое! Теперь дал войско, хоть немного, да и то ладно. А ранее совсем извел меня. Гляди, пожалуйста, от Милославского поначалу один гонец, потом другой, а там третий, прямо через воров пробрался. В Симбирске уже есть нечего, зелье все вывелось, палить нечем, а он все свое. Тут я и закрутил. Не хочешь, так сам пойду! Ну, он и сдался.
Князь Барятинский улыбнулся:
– Это-то верно, что он царю прямит, да труслив больно. Какой уж он воевода. Ему бы на печи лежать только…
– Когда же идти?
– Завтра с полдня и двинусь!
– Ну, и я с тобой, князь!
– Милости просим! За честь сочтем! Хочешь, тебе казаков дам или стрельцов? Со мной брат идет, ну и ты. Вот и поделимся!
Князь с радостью согласился.
В нем сказалась боевая кровь. Вспомнил он свои походы в Польшу, и показалось ему совестным отступиться от боя, если он впереди.
– Готовься, Кряж, воевать будем! – сказал он, вернувшись в свою горницу, которую отвели ему в воеводском доме.
Кряж только тряхнул головой.
– Что ж! Дело доброе! Косточки расправим, по крайности!..
В эту минуту в комнату ввалился князь Урусов.
– Не спишь еще, князь? – сказал он. – Не хочешь ли меду али снеди какой? Повели! Я твой слуга!
– Чарку выпью, пожалуй, – согласился князь. Урусов обрадовался и сам выбежал распорядиться. Петр усмехнулся. Человек обхаживает его, угодить хочет, а все-таки царю по чести отписать надо. Что ж, что он царю прямит? Прямить прями, да и разум нужен. Воевода в таком месте должен быть тверд и умом, и духом.
– Ты моего меда испробуй, – говорил воевода, – вот мед так мед! Такого у царя не сыщешь. Мне его одна бабка-шельмовка варит… Откушай во здравие!..
Петр выпил, и нега разлилась по его членам.
– Добрый мед!
– Да! – вздохнул воевода. – Вот жить бы да радоваться только, а тут одни хлопоты. Сейчас, ты ушел, ко мне двух скоморохов привели. Песни играют самые супротивные, слова говорят такие вздорные и все с посадскими. Взял их на дыбу, а они, волчья сыть, мы, гыт – слуги Степана Тимофеевича! Тьфу! Завтра вешать буду…
Он вздохнул и опять начал свои речи:
– Кругом что море кипит. Так и глядит каждый, как заяц, к ворам убежать. Придет вор, борони Господи, сейчас надо будет посады выжечь, потому от них вся крамола. Теперь уж и на правеж их, дьяволов, не ставлю. Думаю, пождите, придет еще времечко. Да ты спишь, князь? Ну Господь с тобой! Я пойду! Слышь, ты тоже в поход сбираешься?..
– Беспременно! – ответил Петр через силу.
Глаза его уже слипались, и он, едва ушел воевода, успел только раздеться и лечь на лавку, как тотчас захрапел богатырским храпом…
На другой день он вместе с Барятинским выступил в поход.
Князь дал ему целый полк и полсотни казаков.
– Много дела будет, – сказал он, – до Симбирска нам по людям идти придется, и торопиться надо! Слышь, им последние часы идут!
И правда, всю дорогу им приходилось прокладывать по людям. Со всех сторон к Симбирску двигались толпы возмутившихся крестьян и посадских. Шли чуваши, мордва, татары.
Эти скопища загораживали дорогу, иногда решались на нападение, и их то и дело приходилось рассеивать.