В огненной шевелюре Киприана заблудился северо-восточный ветер, удивительно глубокие глаза из лучистого янтаря не давали свободно вздохнуть. Юлиана начисто позабыла о концерте, автографе Грандиоза и прочей чепухе. Ее пестрое платье взметалось волнами крепдешина, а сейф — тот самый, что выдавал сейчас сто двадцать ударов в минуту, — был полон новых сокровищ, гораздо более ценных, чем прежние.
Протанцевав без передышки добрых два часа, они сидели за столиком под широким куполом зонта и приходили в себя. По куполу неугомонно стучал дождь, лился ручейками на брусчатку.
Юлиана сонно бормотала и клонила голову Киприану на плечо.
— Ну что, твоя душенька теперь довольна? — спросил он, крепко стиснув ее в объятии. Юлиана встрепенулась. — Ночь уже. Музыканты разошлись. Пора бы и нам домой.
Он встал, вывел ее из-за стола и, нисколько не ослабив хватку, сорвал с ближайшей туи веточку. Веточка моментально вытянулась, дала побеги и принялась так быстро и густо разрастаться над их головами, что скоро ничем не отличалась от зонтика.
— Чудеса! — сказала Юлиана и зевнула. — Сон или явь, какая теперь разница?
Киприан только усмехнулся. По пустынным улочкам они добрались до Сезерского тракта, даже не замочив ног.
— Устала?
Юлиана помотала головой.
— Не-а! Горы могу свернуть. Честное слово!
Но вместо того, чтобы свернуть горы, она подвернула ногу на скользком камне. И если бы не сильная рука Киприана, лежать бы ей в грязной луже.
— Когда-то ты был деревом, но по тебе не скажешь, — заметила она, упершись щекой ему в грудь. — Такой тёплый!
— Еще раньше я был Незримым, — ответил тот. И внезапно нахмурился. Тьма страшная, что вблизи — не разобрать. Лес по ту сторону ухает совами, предостерегающе шуршит и стонет, как старик. Деревья советуют беречься. Деревья знают, о чём говорят. Киприан различил всего одно слово — «Мерда». Для этого не понадобилось пользоваться шестым чувством. Язык растений был слишком хорошо ему знаком.
— Как нога?
— Болит, — пожаловалась Юлиана.
— Нужно убираться отсюда. Сейчас я тебя немного удивлю.
С такими словами Киприан перебросил ее через плечо, словно огромный букет полевых трав. Или увесистый мешок картошки. Юлиане на ум пришло именно второе сравнение, и она взбунтовалась.
— Эй! Ты что себе позволяешь, клён безмозглый?!
Но «безмозглый клён» позволил себе еще больше — рванул в лес с такой скоростью, что и на колесах не угнаться.
Едва путники пересекли тракт, как во мраке зажглись лиловые глаза. Заколыхались метелки придорожных трав, дважды испуганно ухнул филин, а стая летучих мышей сделала в воздухе здоровенный крюк, лишь бы только держаться подальше от злого лилового взгляда. Любая зверушка в здравом уме предпочитала обходить Мерду стороной.
Пока Киприан и Юлиана прохлаждались в городе, к Пелагее на огонек заглянул Пересвет. Явился опрятный, умытый, в чистенькой одежде — и сразу полез по веревочной лестнице в библиотеку. Кекс с Пирогом на него рычали, а потом даже собрались укусить. Но к тому времени Пересвет был уже высоко. Он обещал, что посидит совсем недолго. Но в итоге сжег несколько свечей, умял, не заметив, целое решето брусники и вскоре художественно храпел под раскрытой книжкой с названием «Зоопланктон равнинных рек».
Ночные странники ворвались без стука. У Киприана в волосах застряли какие-то листочки, а к венку прилепилась паутина с рассерженным пауком. Не менее сердитую Юлиану заботливо спустили и поставили на ноги.
— Скорее всего, у нее растяжение, — пояснил Киприан. Пелагея тотчас бросилась за аптечкой. А виновница переполоха принялась ожесточенно отряхиваться.
— Нет, ну правда! Что я тебе, пугало огородное? Взвалил на спину и понёс! — возмущалась она.
— И близко не пугало! — возразил Киприан. И тут оба услыхали храп.
— Это Пересвет, — просеменив к хозяйке, сказал Пирог. — Он бы у меня узнал, почем фунт лиха. Но, как назло, затаился в библиотеке, — удрученно добавил он. — А вы почему так поздно?
Юлиана сложила на груди руки. Не хватало еще перед всякой малышнёй отчитываться.