Теора потрясла головой. Ее зазнобило. Руки и ноги покрылись гусиной кожей. Она не замечала, что волосы ее стали, как прежде, струиться белыми волнами, кожа потеряла сходство с мятым пергаментом. А камень на кольце, хоть и не засиял, приобрел первоначальную структуру.
Она сидела на снегу, баюкая тщедушное, почти невесомое тело Антеи, широко раскрытыми глазами вглядывалась в ее веснушчатое окаменевшее лицо со впалыми щеками и не ощущала, как собственное сердце пропускает удар за ударом.
— Не думай, не надо думать. Всё позади, но еще ничего не кончено, — вытряхнул из мучительного оцепенения голос Незримого. Он словно доносился сквозь толщу воды.
Теора встрепенулась, будто ее кнутом хлестнули, и вскинула голову. Плотно сомкнутые губы дрожали, подрагивали крылья носа, а в уголках глаз затаились горячие слёзы.
— Антея ведь замерзнет! Помоги ей!
— А ты не замерзнешь? — с бесконечной теплотой отозвался Эремиор.
Но голосом, сколь бы теплые интонации в нем ни звучали, всё же не согреешь.
Без церемоний оторвав клок от своих черных одежд, Незримый сжал его в пальцах и провел рукой по воздуху, выхватив из пустоты широкий длинный плащ на ватной подкладке.
— Не проси помочь ей. Как только я послужу кому-то из смертных, тотчас сделаюсь его хранителем, и нам с тобой придется навсегда расстаться. Поэтому не проси.
Плащ лёг Теоре на плечи, но она с необъяснимым упрямством отшвырнула его в сторону. В ее глазах полыхнула вспышка, словно там, на самом дне, пробудился и задышал вулкан.
— Отлично. В таком случае, будь добр, помоги мне. Бросать человека на морозе посреди глухого леса…
Оставив при себе невысказанные слова, она поднялась на ноги, расстелила плащ на заснеженной земле и перетащила на него Антею.
— Я одна не донесу.
Сооружать носилки было некогда. Цепляясь подолом за густой подлесок, она взялась за передний край плаща и поволокла его по снегу. Эремиор поспешил на подмогу, дивясь тому, сколь самоотверженна, тверда и непреклонна сделалась его воспитанница. Она выжила, несмотря на то что собиралась вручить свою никчёмную жизнь Мерде. Заново родилась. И в этом ее втором рождении не было места ни страху, ни малодушному эгоизму. Похоже, она бы согласилась насмерть окоченеть, но любой ценой доставить подругу домой.
Эремиор вырвал из своих текучих одеяний еще лоскут, соткал из воздуха новый плащ и заставил подопечную одеться, прежде чем она заработает обморожение.
В очаге на кухне угли светились еле-еле. Камин тоже пыхтел на последнем издыхании. Сегодня все так любили друг друга, что готовы были убить.
От души поскандалив с Гедеоном, Марта отправилась отмокать в ванную после пережитых стрессов. А Гедеон, начхав на свои прямые обязанности по чистке дымоходов, принялся зудеть над ухом у Пелагеи. Как выяснилось, он тот еще любитель поныть.
Пелагея кропотливо вывязывала петельку за петелькой у догорающей масляной лампы — к вечеру нить-оберег должна быть закончена. Только бы кот далеко не убежал. Устав от нытья, она резко развернулась к трубочисту и многозначительно сверкнула на него глазами.
— Не принимай за чистую монету всё, что говорит Марта. Она тебя побольнее задеть хотела, только и всего.
— Выходит, я вовсе не сын душегуба?
— Неважно, чей ты сын. Наследственность роли не играет. Даже если в твоей родне были отпетые мошенники, это не значит, что твоя песенка спета.
Она встала и, прихватив лукошко с вязанием, ушлёпала в тапках на кухню. Причиной ее «бегства» из гостиной был не только Гедеон. Сердце изболелось глядеть на заснувших бессрочным сном друзей. На тени, которые заложил вокруг глаз робкий, дрожащий свет. На печальные морщины у рта Юлианы и совершенно восковое, посеревшее лицо ее диковинного стража.
Обормот вбежал в сени, когда снаружи толкнули входную дверь. Теора притащила кого-то на черном покрывале, сама укутанная в такое же. Ох и вспылила бы сейчас Юлиана при виде нового постояльца! Лишний рот, кормить нечем, дом милосердия… И всё в том же духе.
Потому как ее излюбленным увлечением было делать из мухи слона, устраивать бурю в стакане и, конечно же, сгущать краски.
«Поскорее просыпайся, дорогая. Без тебя тут сплошная драма», — со вздохом пробормотала Пелагея и бросилась помогать Теоре и Незримому с их загадочной ношей.
Овсянку щедро сдобрили сливочным маслом, но это не помогло. Антея есть отказалась, хотя была невероятно тощей (как только пополам не переломится?). Она бродила по дому сомнамбулой, останавливая мутный опустошенный взгляд то на Кексе, то на Пироге. Псы разбегались от нее кто куда. Тазик с высохшими проростками стал любимым укрытием Кекса. Пирог, в основном, прятался под диван.