— Просыпайся, — настойчиво и деликатно прошептали ей на ухо.
— Чего? — не поняла та. Да как расчихается на всю пустую бухту!
Истошно вопящие чайки попадали, уткнувшись клювами в песок. Небосвод дрогнул, свет померк.
И путы сна лопнули, как золотая цепочка у Юлианы в руках.
Пробуждение ознаменовалось тихой, но весьма проникновенной тирадой в адрес всех кленовых поленьев в округе, а также их невозможного парфюма.
— Какая жалость. Только я собиралась разбогатеть и стать знатной дамой, — добавила она погодя. Ощутила на поясе стальной зажим — и медленно повернула голову.
На нее с бесконечной нежностью взирали глаза с огненно-жидкой магмой вокруг зрачков, обрамленные густым веером ресниц. Стоило ей обернуться, и лицо Киприана расцвело в улыбке. Сам он тоже, как выяснилось, расцвёл. Покрылся корой, распустил листья, отрастил мощную корневую систему и чувствовал себя просто великолепно.
— Так мы того… Уже разбогатели. У нас сундук наверху с монетами, — лупая глазами, невпопад брякнул Гедеон.
Его реплику проигнорировали. Юлиана не знала, плакать ей или смеяться. Внутри у нее коренилось чувство невероятной защищенности, глубокое осознание того, что ее любят, несмотря на все недостатки и безумные капризы. Любят и никогда не предадут.
Ее тревоги вышли на прогулку и навсегда забыли путь домой. Она потянулась, насколько это было возможно в объятиях родного кленового оборотня, и, аккуратно перевернувшись на другой бок, закинула руки ему за голову.
— Ты такой красивый, — сказала она и насмешливо закусила губу. — Даже в этой пугающей ипостаси.
— Наконец-то услышал от тебя хоть одно доброе слово! — усмехнулся тот. — Не находишь, что для вечной жизни их как-то маловато?
— Добрых слов маловато? Ну ты и привереда!
Дабы не нарушать их идиллию, Пересвет с Гедеоном в едином сплочённом порыве убрались от дивана подальше. Вернулась с дровами Марта, прибежали с высунутыми языками перепачканные Кекс и Пирог. Обормот вынырнул из-за угла и требовательно потерся о погнутую диванную ножку, как будто она задолжала ему корма.
— О! Уже цветочки, — саркастически прокомментировала Марта, взглянув на Киприана. Удивить ее чем-либо было практически невозможно. — А ягодки когда?
И, помедлив, добавила:
— Хорошо, что вы проснулись. Наша Пелагея не ровен час умом тронется. Столько всего за последнее время случилось. Вы хлебнули яда, меня похитили, а еще…
Она сняла кожух, уселась на покосившейся лавке и печально поведала историю о том, как на днях убежало молоко. Каша тоже вот-вот собиралась дать дёру, но Пелагея ее задержала и провела с ней нравоучительную беседу. Сделала, так сказать, внушение.
— Это вам не с котом разговаривать и даже не самой с собой, — вздохнула Марта. — Понимаете теперь, каковы масштабы бедствия?
Юлиана кивнула, но в положение не вошла. Ей ли не знать, что каждый в этом доме страдает разной степенью помешательства? У кого слабая, у кого средняя, а у кого запущенная.
— Вставай давай, — сказала она Киприану. — Хватит бока отлёживать. Пора бы разрядить здешнюю атмосферу. А то затхло как-то у вас.
Киприан не заставил себя уговаривать. Как скрипнет с непривычки да как сбросит листву вместе с цветками. Бороздчатая кора разглажена, волосы — рыжий огонь, корни втянуты. А Марта занята вопросом о смысле жизни: неужели смысл ее жизни состоит в том, чтобы вечно убирать?! Или куда прикажете деть весь этот органический мусор?
Ее размышления о вечности прервал оклик Юлианы.
— Где тут метла? Прибираться буду я. Наотдыхалась, надо бы и косточки поразмять.
Залихватски орудуя веником, она жизнерадостно распевала куплеты какой-то старой заунывной песни — да так, что дрожали стёкла и звенел хрусталь, запертый в недоступном для Обормота месте. Кекс и Пирог помогали на свой лад: они с воинственным лаем бросались на метлу, когда та оказывалась слишком близко.
— Эх, до-о-люшка горькая ты моя! — ничуть не стесняясь, горланила Юлиана. — Посреди степей сокол крылья сложил. Там, в глухом бурьяне, путник лежал. О-ой, кровушкой истекал!
Распахнув дверь, она выгребла листья Вековечного Клёна за порог и чуть не опрокинулась навзничь от неожиданного столкновения. Теряя перья, в нее с разгона врезалась горлица.
— Смотреть надо, уважаемая! — нараспев произнесла Юлиана и собралась прочесть горлице мораль. Но потом глянула на сиротливые небеса, на волглый туман, разлитый среди сосен, — и передумала. С такой скверной погодой ни птиц, ни людей лучше лишний раз не трогать.
Одно радовало: снег почти сошёл и, судя по высоте столбика на термометре, возвращаться не собирался.