А Киприан пригнулся. Над ним со свистом пронеслась загипнотизированная Обормотом свеженькая мышь. Судя по всему, кот в отсутствие хозяйки вконец обнаглел и разорвал всякие контакты с совестью.
Между тем звезды замерцали ярче, сбились в группы и образовали перед гостями пограничья три сияющие дорожки.
На перекрестье дорог бухнулся сверху межевой камень.
Пелагея, которая к перекрёстью стояла ближе всех, испуганно отскочила. Но потом наклонилась и прищурилась: на гладкой поверхности камня проявились невнятные чернильные закорючки.
Надо думать, тот, кто их нацарапал, с чистописанием был не в ладах.
— Не трудитесь, — издевательски промурлыкал кто-то. Причем промурлыкал громогласно и, как положено, с эхом. Не то голос звучит, не то галька по берегу перекатывается. — Язык кошачий. Вам всё равно не разобрать, — добавил обладатель странного голоса.
— Так с нами Обормот разговаривает? — первым догадался Киприан.
— Какой я вам Обормот?! — взвыл от негодования хозяин пограничья. — Я — Граф Ужасный!
— Ась? Граф ушастый? — переспросила Пелагея.
— Ай, всё. Неважно, — сварливо ответили ей. — Вам, между прочим, нелегкий выбор предстоит. А вы тут языками чешете. Видите три дороги?
— Ну и? — нетерпеливо уточнил Пересвет.
— Что «и»? Каждый может выбрать только одну, — в тон ему пояснил кошачий голос. — По первой пойдешь — смерть свою найдешь. По второй пойдёшь — вечную любовь обретешь. А третья ведет туда, откуда пришёл. Чтоб кое-кто смог свои делишки обстряпать, — снизив уровень пафоса, закончил он.
— Ага, — сказал Киприан. — Раз я всё равно бессмертный, мне по первой дороге и идти.
Поначалу никто не возражал. Колупая мрак носком сбитого ботинка, Пересвет нечаянно отковырял бледно-желтую приблудную звезду. Пелагея загибала пальцы, сопоставляя в уме какие-то факты. И Киприан решил, что путь открыт.
Но, как выяснилось, он глубоко заблуждался. Пелагея уступать не собиралась. Она всерьез полагала, что смертоносная дорожка предназначается ей.
Не успел Киприан занести ногу, чтобы шагнуть в пугающую неизвестность, как его повалили на лопатки, применив чрезвычайно коварный маневр.
— Я пойду, — очутившись сверху, на выдохе сообщила Пелагея. Пахло от нее чесноком и недавними котлетами. — Меня никто не ждёт. А у тебя Юлиана. Поди, исстрадалась, пока гадала, в какую ты угодил передрягу.
— Исключено! — воскликнул тот. — Ты нам нужна. Тебя мы ждём. Так что прекрати немедленно этот балаган.
С такими словами он скрутил ей руки лоскутом от своих одеяний и попытался наставить ее на путь истинный.
Надо было ноги связывать. А еще лучше — целиком спеленать.
Вырвавшись, Пелагея покрутилась на месте, превратилась в горлицу и, клюнув Киприана в лоб, улетела по направлению к верной смерти. Обратный путь за горлицей запечатала тьма.
— Вот зачем она так?
— Глупая, — согласился Пересвет.
Теперь у межевого камня фосфоресцировали только две дорожки.
— Давай скорей выбираться, — сказал Киприан и шагнул на ту, что вела к вечной любви. — Надо защитить ее, во что бы то ни стало!
Пересвет кивнул и двинулся по третьей. Перспектива закончить книгу правды манила его, как никогда.
Киприан очень спешил. Но путь к вечной любви оказался долог и тернист. А на встречу со смертью опоздать было невозможно. Стоило Пелагее миновать созвездие скрещенных костей, как ее окружили вооруженные люди Грандиоза.
Марта проложила в лесу тропы, каких ни охотники, ни грибники протоптать не успели. Выпустила из ноздрей струю серого пара, раздвинула молодые побеги (они тотчас истлели) — и вышла на Сезерский тракт.
Она выгорела изнутри, как южная степь в разгар лета. В бронхах клубилась и поднималась по трахее одна лишь опаляющая ярость.
Прохожие смотрели на Марту круглыми от испуга глазами. Завидев ее, дети начинали плакать. Собаки давились лаем и, приседая на задние лапы, со скулежом уползали в будки. На балконах вяли цветы, кошки прятались по подворотням. Даже безоблачное небо будто бы стало хмуриться.
За поворотом притихли забастовщики с кирпичного завода. Сразу смекнули: таких, как она, лучше не провоцировать.
Марта же двигалась выверенным курсом. А именно, курсом на особняк Грандиоза.
Случайно увидав ее из окна, Грандиоз ощутил страх, всколыхнувшийся, как муть на дне стакана, и покрылся испариной с ног до головы. Под толстым слоем кожи и жира заледенела кровь: девчонка явилась по его душу, пряниками да кренделями не откупишься.
— Заприте ворота! — визгливо прокричал он охране. Но ворота и без того были уже заперты.