Тем временем Пелагея подкрутила колки и стала медленно перебирать струны. На изогнутой верхней стороне арфы была выгравирована надпись: «Сладкозвучная». И, надо сказать, надпись не врала. Звуки арфы действительно проникали в самую душу. Бульон у Марты начал выкипать, а ей хоть бы что. Теора присела на ступеньке, подперев голову кулаком, и пустила слезу. А Пересвет отложил книгу и долго витал в облаках, прежде чем догадался, какого рода магией его отвлекают.
— Тебе бы на сцену! — крикнул он. — Любому виртуозу нос утрёшь! Но если будешь вот так играть, я в жизни писателем не стану!
Юлиана слушала, затаив дыхание, и выражение надутой мыши постепенно сходило с ее лица, уступая место блаженной улыбке. Когда арфа умолкла, улыбку было не стереть. Приклеилась намертво.
— Как ты это делаешь? — безмятежно спросила Юлиана, не отводя глаз от потолка.
Пелагея до хруста размяла пальцы и потрясла кистями.
— Давненько к арфе не подходила. Руки уже не те. Закостенели, — сказала она. — А почему вы такие радостные? Произошло что-то хорошее, да?
Киприан проснулся к обеду, спустился в гостиную и первым делом сообщил, что ему приснилось затмение.
— Чертополох сушеный! — воскликнула Пелагея. — Ну и сны у тебя! Затмения снятся к несчастью.
— Мы имели несчастье ввязаться в твою войну с браконьерами, — заметила Юлиана. — Так что всё правильно.
— А к чему снятся пауки? — осторожно поинтересовалась Марта, разливая по мискам бульон. — Ма-а-аленькие такие, с белой паутины свисают и падают на кровать.
— Брр! — поёжился Пересвет. — Весь аппетит испортила!
Пелагея засунула ложку в рот, как ни в чем не бывало.
— Пауки? — переспросила она. — Они кого-нибудь ели? Плели коконы? Или так, баклуши били?
Юлиана с великим трудом проглотила остатки бульона и бросилась в ванную. Ей стало нехорошо. А Теора сидела, поглядывая на свое колечко, и робко улыбалась. На нитях гигантской паутины в ее новой чаше роса блестела и переливалась в свете солнца сотнями бриллиантов.
Сразу после обеда Пелагея раздобыла масла для подвесного фонаря, надела желтый непромокаемый плащ и резиновые сапоги в цветочек.
— Будем поздно, — предупредила она. — Возможно, очень поздно. Нить-оберег на столе. Как стемнеет, пойдите кто-нибудь, обмотайте ею дом. А то любят сюда соваться всякие…
Так и не уточнив, кто конкретно любит соваться, она вместе с Киприаном выдвинулась в лес — портить охотникам капканы. По крыше без устали стучал дождь. Теора прилипла к окну, над которым сушились мята со зверобоем, и понаставила на стекле своих отпечатков. Отпечатались подушечки пальцев, лоб и даже кончик носа.
— Можно погулять? — наконец не выдержала она.
Юлиана оглядела ее критическим оком.
— Что, отступила зараза? А ну, дай проверю.
Она заставила Теору показать горло, измерила пульс, давление. И только убедившись, что пациентка здорова, выпустила на улицу.
Спохватилась она, когда Теора уже вовсю кружилась под дождем и скакала по лужам, точно кузнечик. Вместе с нею кружилась и скакала вторая тень. Деваться тени было некуда.
Юлиана выбежала во двор и втащила девушку на крыльцо. Та успела промокнуть до нитки.
— Что творишь?! Совсем крыша поехала?!
Теора почувствовала, как наливаются кармином щеки, и чистосердечно призналась, что крыши у нее вовек не бывало.
— Мы без крыш живем. А капли, попадая на кожу, превращаются в бисер.
— Славные же у вас условия! Но… — Юлиана выдержала паузу и подняла указательный палец. — В Вааратоне многое отличается. Бисер из дождя здесь уж точно не добудешь. Посмотри, на кого ты похожа! Мокрая, хоть выжимай!
Заставив пристыженную Теору переодеться, она почувствовала себя хозяйкой дома и отправилась с ревизией на кухню.
Но Марте и без ревизии приходилось тяжко. Она, сама того не подозревая, перешла дорогу черному коту. Хотя переходить дороги — дело как раз таки кошачье. Чтобы ее не сочли обузой, Марта взвалила на свои плечи большую часть обязанностей, включая готовку. И Обормот заимел на нее зуб. Варить и жарить силой взгляда было его любимым развлечением. А тут его буквально вытеснили с кухни, заставив часами лежать на диване и киснуть со скуки. Обормот был недоволен. В критические периоды затяжного безделья он подкрадывался к занавеске и двигал предметы оттуда. Бил тарелки, вываливал мусор из ведра и опрокидывал всё, что можно опрокинуть. Марта настрадалась, но виду не подавала. Когда Юлиана вошла, она преспокойно сметала в кучку осколки фаянсовой супницы и даже пыталась напевать.