Умывшись отваром сосновых почек и наскоро вытерев лицо душистым полотенцем, Пелагея распрямила спину. Утренняя зарядка для нее необходимый ритуал. Но выполняется он не под указания радио, а под диктовку собственного сердца. Шаг — поворот, шаг — поворот. Раскинуть руки навстречу лесному царству — и ты невесомая горлица. Пелагея поднялась над своим бревенчатым домом, несколько раз облетела двускатную крышу и, поймав воздушные потоки, отдалась воле ветра.
Меднопёрая арния вспорхнула на верхнюю ветку. Стоило ей запеть, как сквозь набрякшие тучи с благодарностью прорвались лучи солнца. У заблудшего путника прибавилось сил — и шагать стало легче. Ожили муравейники, деловито загудели шмели. Даже лис высунул из норы любопытный нос. А где-то в чреве суетливого города хмурый изобретатель отбросил сомнения и принялся мастерить из шестеренок новый шедевр. Но потом арнии вздумалось поклевать семян. Она взмахнула тяжелыми крыльями, оторвалась от ветки — и плавно приземлилась на пласт сосновых иголок. В тот же миг с лязгом захлопнулся клыкастый капкан. И солнце, едва выглянув, вновь утонуло в сизых тучах.
Вся недолгая жизнь Пересвета пронеслась у него перед глазами в единый миг. И как так вышло, что, ничего толком не достигнув, он помрет под колёсами самоходного экипажа? Ведь бессмыслица, согласитесь! От прогресса этого сплошные беды. На прошлой неделе задавили почтенного доктора, вчера чуть не переехали насмерть ребенка с леденцом. Тот легко отделался. У его мамаши вдруг проявились геройские способности, и она остановила экипаж на скаку. То есть на ходу. Пострадал только леденец. А теперь что, выходит, очередь Пересвета?
То ли ему улыбнулась удача, то ли смерти стало тошно от его унылых размышлений, но удара вслед за падением не последовало.
— Ты как, парень, не ушибся? — картавым басом поинтересовался владелец экипажа. — На ровном месте, ай-яй-яй! Эдак недолго и ласты склеить! А ну, подымайся! — Могучая рука схватила его за воротник и поставила на ноги. — Ай-яй-яй, — покачал головой водитель. — Падают тут всякие под колёса. Повнимательней, парень! А то мне ж потом отвечать.
Пересвет утер со лба крупные капли пота и ошалело поглядел вслед удаляющемуся экипажу. Раньше-то как было? Лошадь увидит на дороге человека — притормозит. У лошади мозги есть. А у этого тарантаса? Где у него, скажите на милость, мозги? Железяка железякой. И воняет, к тому же. У лошадей что? Навоз, полезное удобрение. А тут непонятные выхлопы, из-за которых дышать нечем. Пересвет давно усвоил: от прогресса добра не жди.
Он поднял выпавшую из портфеля тетрадь для интервью (этим новомодным словцом частенько козыряла Василиса), вооружился карандашом и со всех ног бросился к театру. Там, у афиши, гомонила толпа. В основном, студенты и бездельники. Хотя первых можно было вполне отнести к числу вторых.
— Грандиоз! Разрешите взять автограф у Грандиоза! — нестройным хором вопила толпа.
Протиснувшись сквозь всю эту орущую массу, Пересвет уткнулся носом в черный мундир полицмейстера.
— Я из б-бюро п-печатных услуг «Южный ветер», — сбивчиво представился он и полез в карман. — Вот… Вот мой значок!
— От Василисы, значит? — прищурился страж порядка. — Ну, проходи. Только смотри у меня, без глупостей! Спугнёшь Великому вдохновение — пеняй на себя.
— Понял, господин начальник! Никаких глупостей, — кивнул Пересвет и поспешил наверх по мраморным ступенькам. Если интервью пройдет удачно, Василиса заплатит двойное жалованье. А это еще один шажок к мечте.
Как же давно он не был в театре! Почитай что, с пяти лет, когда родителям выпало сразу три счастливых билета. Теперь ни родителей, ни счастья, ни билетов. Отца-шахтера перевели в город Камнезвон, ближе к горам. Мать отправилась с ним. И оба погибли при взрыве поезда. С тех пор счастье для Пересвета сделалось недостижимым. Правда, Василиса и старый фермер утверждают, что стать счастливым можно на концертах Грандиоза. Но чтобы попасть на концерт, придется разориться. Не всякий может позволить себе эдакую роскошь.
Пересвет толкнул массивную резную дверь — и его обступили запахи. Запах древесной стружки, запах гардин, запах заграничного одеколона и цветов. В цветах утопал Грандиоз. Он сидел на мягком табурете, поставив локоть на стол и меланхолично подперев щеку. А вокруг, в пузатых вазах, медленно вяли гвоздики и хризантемы. У Пересвета даже дыхание занялось: вот он, несравненный певец всех времен! Легенда — и прямо перед ним. Теперь главное в грязь лицом не ударить.
— Д-добрый день! — пропищал Пересвет и тут же закашлялся. — То есть, добрый день, великий Грандиоз! — поправился он, перейдя на низкие ноты.