— Я должна спасти мир… Звезда… Кольцо с бриллиантом… Надо спасти Вааратон…
Юлиана подошла, подвязала к штативу и точным движением опустила Теоре на лоб тканевый мешочек со льдом.
— Мир спасать собралась? Лежи, выздоравливай! А мы уж как-нибудь сами справимся.
Пелагея поинтересовалась у Марты, чисто ли в комнате наверху.
— Чище не бывает, — отрапортовала та. — Я вытерла всю пыль, за исключением космической. — Она не сказала, как мчалась сломя голову прочь от засасывающей звездной бездны и как ее потом колотило.
— Прекрасно! — обрадовалась Пелагея и поручила Киприану с Пересветом перенести больную в тайную комнату. Якобы там она быстрее пойдет на поправку. Пирог и Кекс ее оптимизма не разделяли. Они сидели под полотенцем, каждый в своей небольшой лужице после купания, и ворчали, что наверху нет ровным счетом ничего, достойного внимания.
День плавно перетек в сумерки. Из дружелюбного места, где можно собирать ягоды да грибы, лес сделался угрюмым и готовым на любые подлости. В неподходящую минуту он мог выудить из своего нутра какую-нибудь голодную, озлобленную зверушку и подкинуть на крыльцо. Поэтому Пелагея не мешкая смотала свеженькую нить защиты в клубок, взяла кота Обормота и отправилась на вечерний обход — обносить дом. А когда дело было сделано, Теора бредила уже в тайной комнате. Юлиана вызвалась поухаживать за ней до полуночи и, несмотря на неприязнь, договорилась с Мартой, чтобы та ее подменила.
Огонь в камине полакомился березовыми поленьями и затребовал добавки. Вспомнив, что ночи нынче пошли холодные, Пересвет поморгал, неуверенно перемялся с ноги на ногу и подбросил сосновых. А они как затрещат да как станут плеваться искрами! Отскочив от камина, Пересвет врезался в Марту, которая в это время несла на кухню ведро с водой из родника — специально для новых настоев. Половина ведра выплеснулась ей на платье, другая половина разлилась по полу.
— Вот недотёпа! — зашипела она. — Везде от тебя неприятности!
У Пересвета была всего одна попытка извиниться, но он ее проворонил. Тогда Марта, вконец обозлившись, всунула ему ведро и заставила идти к роднику.
На дворе стояла тьма, хоть глаза выколи. В лесных дебрях подвывали волки, хлопали крыльями безымянные птицы. Но стоило волкам и птицам затихнуть, как где-то в вышине раздавался жуткий, леденящий душу скрип. На обратном пути от родника Пересвета окатил внезапный ливень. Парень вернулся, вымокший до нитки, но жаловаться не стал.
«Лучше налягу на чаёк», — сказал он сам себе и в тот же вечер выдул добрую половину кипятка, предназначенного для настоев.
Из бесконечности дует сухой, безжизненный ветер. В окружении голых стен, с тенью, которая не может защитить, Теора качается на волнах своего беспамятства. Ее, безвольную, бесполезную, прибивает к берегу, как щепку, отколотую от корабля. Рядом суетятся рыжеволосый юноша в длинных одеяниях и девушка с черным цилиндром на голове. Накладывают ледяные компрессы, пытаясь сбить жар. Вливают в рот по каплям горькое питьё.
Откуда взялись эти люди? Что делает здесь она? Теора порывается встать, но ее мягко возвращают на подушки.
— Ты не готова, — шепчет приятный голос. Она всего на секунду встречает взгляд янтарных, пронзительно глубоких глаз и вновь проваливается в пучину тягостного забытья.
Пелагея проснулась под утро. За окном, предвещая рассвет, шелестел прямой дождь. Обормот спал, свернувшись меховым клубком на спинке дивана. В камине догорали поленья. Они напоминали далекий цивилизованный город на объятом тьмой земном шаре.
Пелагея кое-как выпуталась из одеяла, спустила босые ноги на пол и поёжилась. Она впервые почувствовала осень по-настоящему. Словно до сих пор были лишь репетиции. Словно до сего дня осень лишь примеряла дорогое убранство, несмело ступала по лесным тропам в красных башмачках и срывала листья, чтобы посмотреть, куда их унесет ветер. Сейчас она приобрела свой тонкий, неповторимый аромат, который ни с чем на свете не спутаешь.
На цыпочках пробравшись мимо Кекса с Пирогом и летающей кровати Юлианы, Пелагея поднялась по винтовой лестнице и, кутаясь в шерстяную накидку, приотворила дверь. Марту сморил сон. Она спала в тайной комнате без задних ног, хотя должна была бы мерить Теоре температуру и каждые полчаса носить питьё.
— Нет, так не пойдет, — пробормотала Пелагея и стала шарить по полу в поисках градусника. Вторая тень материализовалась без предупреждения. И когда черная, вполне осязаемая рука сжала запястье Пелагеи холодным обручем, ее едва не хватил удар.