– Для них будет особое место, – Доктор Кауперман встал, показывая, что не хочет больше это обсуждать и что он давно принял свое решение. – Всему свое время, мой друг. Скоро ты все узнаешь. А сейчас нам пора на выход. Через тридцать минут мы прибываем.
Глава 4
Когда Генри вышел из рубки лодки, то ему пришлось прикрыть глаза рукой от ослепительного необычного сияния. Чуть привыкнув к яркому свету, он осмотрелся. Лодка пришвартовалась у пирса, расположенного в снежной пещере. Она была настолько огромной, что он даже не смог точно оценить ее размеры. Высота сверкающего голубыми кристаллами ледяного свода позволяла построить здесь приличный небоскреб. Зал, в котором они находились, где‑то вдалеке, изгибаясь, переходил в другой.
– Мы в Антарктиде, Генри! Земля Королевы Мод, – восторженно объявил вышедший за ним Доктор Кауперман.
Ярко было из‑за прожекторов, поставленных на узкой полоске берега, тоже ледяного, и направленных в свод зала. Там свет отражался и заполнял все пространство. Генри удивило, насколько было тепло. Конечно не как в Майами, но температура была явно плюсовая. Притом, что вокруг был лед, это казалось странным и неестественным.
– Течения. Теплые течения, – угадал его ощущения Доктор. – Это вода подогревается вулканами, которые находятся в сотне километров отсюда в глубине материка… Теплая вода здесь смешивается с океаном, создавая свой микроклимат и эту уникальную систему пещер ‒ самую большую в мире. А над нами… ты только не пугайся… пять километров льда, – и, помолчав, невозмутимо добавил: – Можешь не верить, но часть этих залов и многокилометровые туннели искусственные, и сделаны не нами.
– А кем? Фашистами? – рассмеялся Генри, вспомнив какие‑то легенды про нацистские эксперименты в Антарктиде.
– И не ими. Это точно. Я не знаю, кто их сделал, но возраст этих залов – несколько тысячелетий… Может быть, сделаны теми, кто создал нашу цивилизацию. Они же подготовили вариант как ее закончить. Но ты об этом не думай. Не это главное.
Они перешли на небольшой катер.
– Какие у тебя ощущения, Генри? – внимательно глядя на молодого миллиардера, с любопытством спросил Кауперман.
– Ощущения необычные. Умиротворение… Даже счастье. Как будто я только что получил Нобелевскую премию и сразу же занялся с сексом с очаровательной девушкой в бирюзовой лагуне. А главное, я… мне трудно выразить эти ощущения словами… Мне легко думать… Мои шестеренки в голове не скрипят как раньше, а крутятся, как в дорогих швейцарских часах. Вы подсыпали мне в завтрак какой‑то наркотик?
– Нет, конечно! Такой здесь воздух. Мы долго исследовали, но ничего необычного в нем не нашли. Все как везде, только, естественно, гораздо чище. Но дело не в экологии. И не в наркотиках. Просто здесь почему‑то мозг работает по‑другому. В другом ритме. Быстрее получает информацию, быстрее усваивает и, что самое главное, здесь человек всегда счастлив.
– Мне кажется, что за нами кто‑то наблюдает…
– Достаточно об этом. Все тебе знать не надо. Я хочу тебе совсем другое показать. Более важное… Понимаешь, к старости я решил реабилитироваться перед человечеством за свои прошлые грехи.
Они подплыли к другому пирсу: меньше размером, но гораздо лучше обустроенному. Сразу от пирса начиналась рельсовая дорога, которая уходила от воды в сухой тоннель. Здесь их уже ждал небольшой поезд. Через несколько минут они были в другом зале, самом большом из виденных Генри ранее. Здесь было еще теплее, было много людей, много оборудования. Под высоким сводом растекалось что‑то напоминающее туман или облака. Лестницы и лифты, расположенные вдоль стен, вели на многочисленные площадки и в застекленные комнаты, похожие на лаборатории, пункты управления или что‑то еще. Но самым поразительным было не это. Прямо в центре зала, ни на что не опираясь, висел кристалл яйцевидной формы такого гигантского размера, что его вершина пряталась в тех искусственных облаках.
В первую секунду Генри принял его за глыбу льда. Но присмотревшись, понял, что он и по цвету, и по внутреннему строению отличается от замерзшей воды. Он был более матовым, молочным и не сиял голубым блеском, как лед. Когда они подошли ближе, Генри увидел, что кристалл пронизан мириадами внутренних прожилок, нитей, граней и более мелких кристаллов, которые постоянно меняли конфигурацию и светились изнутри явно своим, а не отраженным светом. Не ярким, но бесконечно многообразным, очень теплым и мягким. Казалось, внутри все жило. Узор прожилок менялся, и менялись, переливаясь, их цвета.