– Боюсь, что так, по крайней мере, многие из них. Кто-то больше, кто-то меньше.
– И они считают, что Одноногий разгуливает по улицам, оттого что тут живет Шатобриан?
– Вроде того, даже несмотря на то, что, как мы с тобой слышали, четырнадцать лет назад Шатобриана в Лувьеке не было. Но в таких делах логику в расчет не берут. Например, здесь твердо верят, что, если кто-то наступит на твою тень, особенно на голову, это навредит твоей душе и в скором будущем приведет к смерти. Многие, конечно, над этим смеются и развлекаются тем, что ходят по чужим теням. Особенно дети: собираются стайками и скачут по теням до тех пор, пока их не прогонят пинками.
– Я сталкивался с этим у себя в деревне, в Пиренеях. Моя бабушка держала нас за руку и останавливала, если кто-то переходил через улицу. Оберегала наши тени.
– Это старо как мир, такие верования есть у каждого народа, – заметил Маттьё, убрав наконец руку от глаза. – Но ты спросил меня об этом поразительном сходстве. Версий всего три. Двойники встречаются так редко, что, пожалуй, самым правдоподобным объяснением кажется подлог. Меня одолело любопытство, и я стал копать. Тщательно изучил приходские книги с записями о новорожденных, архивы мэрии. Ничего, – сокрушенно покачал головой Маттьё. – Ни одного подчищенного или подтертого документа, почерки кюре и сотрудника мэрии совершенно узнаваемы. Он действительно родился здесь, в Лувьеке, пятьдесят три года назад, его отец – Огюст Феликс де Шатобриан. В общем, он своим внешним сходством со знаменитостью никак не воспользовался. Уж самозванец наверняка постарался бы извлечь из этого выгоду, ты согласен? А у Норбера от этого сходства, наоборот, одни неприятности. Он работал то здесь, то там, его охотно принимали благодаря имени и внешности, даже не спрашивая диплома. Он не доучился и не получил диплом, например, учителя литературы и толком не справлялся с преподаванием, тем более что школьные программы и занятия по расписанию приводили его в ужас. Всю свою жизнь он терпел неудачи и провалы и в конце концов вынужден был, поджав хвост, вернуться сюда, в Лувьек.
– Твоя вторая версия?
– Его отец, также уроженец Лувьека, так гордился своим именем и своим отпрыском, что провел долгие годы, роясь в архивах, чтобы воссоздать обширное генеалогическое древо своей семьи. Оно так и осталось в архиве мэрии, Норбер даже не пожелал его забрать. Документ размером метр на два составлен с большой точностью, со всеми именами и датами – отец Норбера был нотариусом с кристально чистой репутацией, – я изучил это древо, потратив не один час. Есть очень дальняя родственная ветвь, где фигурирует Норбер Арно де Шатобриан, первым в роду носивший это имя, которое потом передавалось от отца к сыну. В этом случае наш Норбер, получается, четвероюродный. Далековато от того самого Шатобриана, правда? Тем более для подобного сходства?
– Слишком далеко.
– Остается моя любимая версия: он незаконнорожденный. Того Шатобриана – как бы это сказать? – настоящего, женщины просто обожали. У него было столько любовных связей, что в результате наверняка осталось многочисленное потомство, которое писатель не захотел признать. Но давай предположим, что одна из этих дам имела над ним такую власть, что заставила дать ребенку знаменитую фамилию. В таком случае наш Норбер может считаться прямым потомком Шатобриана, по праву носящим свое родовое имя.
– Два века – многовато для подобного сходства.
– Не забывай: в таких семействах нередко случались браки и связи между родственниками. А это могло увеличить генетическую вероятность такой аномалии. Я не вижу другого объяснения, даже если оно не вполне убедительно. Выпьем по последней, прежде чем попрощаться?
– Не знаю, – проговорил Адамберг и неопределенно взмахнул рукой.
– Как хочешь, я тебя не заставляю.
– Дело не в этом, – словно оправдываясь, сказал Адамберг. – Я довольно часто говорю «не знаю».
– Почему?
– Не знаю, – улыбнулся комиссар. – Давай по последней, Маттьё.
Глава 3
На следующий день в девять часов утра Адамберг тронулся в обратный путь, его голова была забита рассказами об Одноногом и попирателях теней и разговором с утонченным Норбером де Шатобрианом.
С тех пор прошел месяц, и теперь, когда к нему в кабинет зашел Данглар, он читал и перечитывал статью об убийстве в Лувьеке, которое заинтересовало его, хотя тому вроде бы не было никаких причин. Гаэль Левен вел себя вызывающе, Адамберг помнил, как он сцепился с Шатобрианом в трактире. Комиссар чуть было не позвонил Маттьё узнать подробности, но Данглар совершенно справедливо напомнил ему, что это их нисколько не касается. Знал это и Маттьё, который, находясь в нескольких сотнях километров от Парижа, думал об Адамберге и сгорал от желания спросить, что тот об этом думает. Целый час его мучили сомнения, потом он закрыл дверь кабинета и позвонил: