– Адамберг? Это Маттьё. У нас тут беда, ты в курсе?
– Да. Гаэль Левен. Где?
– В темном переулке по дороге домой. Он шел из трактира, крепко выпив – более чем достаточно, чтобы многих довести до белого каления. В том числе Норбера. Усаживаясь за стол, Гаэль как бы нечаянно – но никто не сомневался, что нарочно, – пролил на серый жилет Норбера полбокала вина. Гаэль открыто говорил – и тебе тоже следует это знать, – что в Норбере его раздражало буквально все: аристократическое имя, «бабий» костюм, удлиненная стрижка. В общем-то, он был неправ, и почти никто с ним в этом не соглашался. Ведь все знают, что Шатобриан поддерживает этот элегантный старомодный образ по настоянию мэра. Но стоит Гаэлю перебрать, как его несет. Хозяин сгреб его за воротник и вышвырнул из зала.
– Как реагировал Норбер? На пролитое вино?
– Он взял салфетку и промокнул жилет, вот и все. Очень спокойно.
– А потом?
– А потом доктор… Помнишь того типа с красивыми седыми волосами?
– Да, он старался всех успокоить.
– Он вышел из трактира спустя десять минут и пошел той же дорогой, что Гаэль. Он и нашел Гаэля лежащим в луже крови. Два удара ножом в грудную клетку. Одним ему проткнули легкое, другим распороли бок и повредили сердце. Доктор вызвал комбурскую скорую и остался с пострадавшим. Тот кое-что сказал.
Маттьё что-то смущало, Адамберг понял это по его голосу.
– Говори, я слушаю.
– Сначала я тебе в двух словах опишу сцену, которая разыгралась накануне убийства, во время приема в мэрии по случаю вернисажа местного художника. Иначе ты ничего не поймешь. Там собрались человек шестьдесят, и среди них был один отвратительный, озлобленный, настырный журналист, который ведет колонку происшествий в газетах «Комбурский листок» и «Семь дней в Лувьеке». Не зная, что этот тип здесь, Норбер стал распространяться о хамстве и насмешках журналистской братии, о том, сколько он от них натерпелся, а все потому, пояснил он вполне резонно, что они ожидали от него чего-то гораздо большего, чем от обычного человека, коим он, собственно, и является. И Браз, тот самый журналист, подошел к нему, грубо схватил за плечо и встряхнул. Хотя Норбер действительно обычный человек вроде тебя и меня, никто еще не позволял себе поднимать руку на «виконта Шатобриана». Впрочем, ни у кого не было для этого причин. Браз пришел в ярость – кстати, он прилично накачался и был красным, как сырой бифштекс, – и стал защищать коллег-журналистов. Он обзывал Норбера бездарью, неудачником, скверным учителем и под конец заявил, что, несмотря на свою рожу и имя, он полный ноль. И что он расскажет о виконте в лувьекской газете: пусть все узнают, какое он ничтожество. Присутствующие были ошеломлены и застыли от изумления, и прежде всего мэр.
– Что сделал Норбер?
– Он покачал головой, пожал плечами и схватил бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта. Однако было понятно, что поток публичных оскорблений, отчасти небезосновательных, вызвал у него шок. Он сам признаёт свои профессиональные неудачи, но в тот миг, видимо, вообразил, что случится, если этот мерзавец опубликует в местной газете статью, где назовет Норбера де Шатобриана ничтожеством, и его слова тут же разлетятся по всей стране: великое имя Шатобриана будет замарано. И Норбер потерял обычное самообладание. Пока мэр придумывал, как бы поскорее сбагрить Браза, Норбер при всеобщем одобрении нанес журналисту короткий удар в челюсть, и тот растянулся на полу. Ничего серьезного, зато очень обидно.
– Великолепно. Я поступил бы так же.
– И я тоже.
– Тем более что этот Браз теперь уж точно опубликует свои гнусности.
– Уже не успеет, потому что директора «Комбурского листка» и «Семи дней в Лувьеке» возмутились и уволили его без выходного пособия. Но в тот вечер, когда произошло убийство, об этом еще никто не знал. Тем не менее слова поганца Браза разлетелись по всему Лувьеку. Многих они расстроили, но некоторые жители, завидовавшие этому «самозванцу», «аристократишке», пользовавшемуся авторитетом у местного населения, тайком злорадствовали. Однако в Лувьеке ничего нельзя сделать тайком: ты помочился под деревом на одном конце городка, а через минуту на другом конце об этом уже все знают.
– Как это связано с убийством?
– Сейчас поймешь. Только никому не говори.
– Само собой.
– У тебя есть листок бумаги?