Появляется Н а т а ш а, в руках небольшой чемодан.
А я знала, что вы приедете.
Н а т а ш а. Дежурите?
Н а с т я. Так. А вы раздевайтесь, Наталья Ивановна, проходите, чайник на плите.
Н а т а ш а. Где Федор? Как он себя чувствует?
Н а с т я. Федор Федотович? Здесь, у себя в комнате.
Наталья Ивановна делает шаг к двери, но Настя преграждает ей путь.
Нельзя к нему! И врачи и Степан Сократович наказывали, чтобы я никого к нему не пускала.
Н а т а ш а. И меня?
Н а с т я (обрела храбрость). И вас!
Н а т а ш а. Гм… Мне это положительно нравится.
Н а с т я. А вы не сердитесь.
Н а т а ш а. И кто же вы будете Федору Федотовичу?
Н а с т я. Наталья Ивановна, вы не имеете права так со мной говорить. Я… я… Одно вам скажу — вы жестокая! Да что вы сто́ите вместе с вашей ученостью, если вы Федора Федотовича ко мне приревновали? Вы же тогда в сто раз хуже меня. Бросить мужа, поверить сплетне… Да имеете ли вы право предъявлять тут свои права?
Н а т а ш а. Я? Приревновала? Когда же это было, я что-то не помню!
Н а с т я (обрывает). Было! Да какая вы жена, когда вы без сердца.
Н а т а ш а (улыбаясь). Ну, пустите же меня к моему мужу.
Появляется Б о л ь ш а к о в, на голове повязка, он с трудом превозмогает боль и слабость.
Б о л ь ш а к о в. Наташа?
Н а т а ш а. Федя, родной, что с тобой?
Б о л ь ш а к о в. Ничего, ничего. (Обнимает жену.) Осколок проклятый взбунтовался. Но как ты узнала?
Н а т а ш а. А разве не ты мне телеграммы посылал?
Б о л ь ш а к о в (непонимающе). Телеграммы? У тебя же защита диссертации… Разве я мог тебя беспокоить?
Н а т а ш а. Вот они!
Б о л ь ш а к о в (берет телеграммы). Да, но я телеграмм тебе не посылал. Да если бы я и хотел — я не мог. (Смотрит на Настю.) Ты?
Н а с т я (гордо). Я!
Б о л ь ш а к о в. Зачем ты это делала?
Н а с т я (вызывающе). Хотела, чтобы вы счастливы были.
Б о л ь ш а к о в (тепло, по-отечески гладит ее по голове). Какая же ты добрая, Настенька.
Н а т а ш а. Так это вы?..
За окном гулкий взрыв.
Что это?
Б о л ь ш а к о в. Это наш старик сражается.
Н а т а ш а. Какой старик?
Б о л ь ш а к о в. Толстопятов. Перемычку от напора льда защищает с помощью авиации. Лед молотит.
Н а с т я. Который день грохочет.
Входит П р о к о ф ь е в, он усталый, мокрый, сапоги в глине.
П р о к о ф ь е в. Встал?.. А мне толкуют, будто ты, так сказать, к койке прикован. Неправда, выходит?
Б о л ь ш а к о в. Выходит, так. (Улыбается, потом вдруг серьезно.) Обо мне много разных слухов ходит на стройке. Да ведь от них не стал я лучше. И хуже, думаю, не сделался. Может быть, я неправ?
П р о к о ф ь е в (уклончиво). И про меня ходили слухи… Только вам лежать предписали, а вы?.. Это не метод!.. А где врач? Что он смотрит? Он что? Опять, наверное, на прием ушел? Нечего сказать, хорош доктор.
Б о л ь ш а к о в. Я к врачу претензий не имею.
П р о к о ф ь е в. Зато я имею. Это что? Режим? Вот метель утихнет — сам в больницу отправлю. Да-да! Разве это лечение? Кустарщина!
Б о л ь ш а к о в. Ради бога, не отправляйте. Уверяю, со мной теперь ничего не случится.
П р о к о ф ь е в. Как знать. И вы, пожалуйста, Федор Федотович, этим не шутите.
Б о л ь ш а к о в. Александр Андреевич, прошу познакомиться. Моя жена — Наталья Ивановна.
П р о к о ф ь е в. Прокофьев.
Н а т а ш а. Наталья Ивановна.
Б о л ь ш а к о в. А это — Настя.
П р о к о ф ь е в. Буланову-то я знаю.
Б о л ь ш а к о в (улыбаясь). Моя дочка.
П р о к о ф ь е в. Дочка?
Б о л ь ш а к о в. Да.
П р о к о ф ь е в. Буланова ваша родная дочь?
Б о л ь ш а к о в. Родная, не родная — это значения не имеет.
П р о к о ф ь е в. Это они и есть ваши исцелители?
Б о л ь ш а к о в. Угадали. А как на плотине?
П р о к о ф ь е в. Битва продолжается.
Б о л ь ш а к о в. Да… И без меня…
П р о к о ф ь е в. Выздоравливайте, Федор Федотович, и за дело. А за выручку спасибо! Минуты решали. Да, Подхватова я сегодня отстранил.
Б о л ь ш а к о в. А с Толстопятовым что?
П р о к о ф ь е в. Отзывают, но…
Появляется Т о л с т о п я т о в.