Э л л е н. Я вас не просила, Бретт…
Б р е т т (перебивает). Как вам нравится? Она меня не просила. А кто, скажи, барабанил в дверь? Кто кричал на весь дом?
Д ж е й н. Не надо ссориться, Бретт. Эллен — жена твоего брата, ее надо уважать…
Б р е т т. Спасибо, мама, за открытие!
Э л л е н (думая о своем). Нет-нет!.. С ним определенно что-то случилось!
Д ж е й н. Успокойся, Эллен. Успокойся, моя девочка! Фрэнк хорошо знает свое дело. Его охраняют наши молитвы. Бог даст, этот ужас кончится, и мы встретим его живым и невредимым. Когда он уходил, я просила его беречь себя. И это была моя единственная просьба.
Э л л е н. Да, но почему же тогда от него никаких известий?
Б р е т т. А вчерашнее письмо ты не считаешь? Ты что, еще не читала?
Э л л е н. А разве вчера от него было письмо?
Б р е т т. А это что? (Берет с туалетного столика письмо и передает Эллен.) Впрочем, можешь не читать, ничего особенного: летает, бомбит. Жив твой Фрэнк!
Д ж е й н. Бретт, ну что ты говоришь!
Э л л е н. Успокойся, мама! Я не слышала, что сказала Бретт.
Б р е т т. Эллен, ты делаешь успехи!
Д ж е й н. Бретт, замолчи!
Б р е т т. Хорошо, хорошо. Я мешать не буду. (Уходит.)
Э л л е н (читает). «Сайгон, восемнадцатого сентября». Как долго шло письмо… (Читает.) «Дорогая Эллен! Как видишь, я опять нарушил слово, опять причинил тебе боль. Я просто в отчаянии от того, что так долго не писал. За это время меня можно было похоронить, и не раз. Но, как видишь, я еще живой! Так что ты не торопись меня хоронить. Я не писал, но не было такого дня, дорогая, чтобы я не вспоминал тебя. Мне все дни не хватает тебя».
Джейн идет к выходу.
Мама, куда же ты? У меня нет от тебя секретов!
Д ж е й н. Ничего-ничего, я потом, ты мне расскажешь. (Уходит.)
Э л л е н (читает). «Я не писал, но в этом не моя вина…»
Г о л о с Ф р э н к а. Я теперь прикован к аэродрому. Мы бомбим и днем и ночью. У меня нет слов, чтобы описать весь этот кошмар. Мне порой кажется, что вьетконговцы простреливают каждый метр неба. Все горит, просто ад!..
Э л л е н. Мой милый Фрэнк! Ну чем, ну чем я могу помочь тебе?
Г о л о с Ф р э н к а. Знаешь, о чем я больше всего мечтаю? О том дне, когда я смогу отоспаться. Я вот уже месяц сплю, не снимая верхней одежды. Но разве это сон? Так что, как видишь, туго теперь приходится твоему Фрэнку…
Э л л е н (читает). «Из тех летчиков, что вместе со мной вылетали в Сайгон, остались единицы, их просто можно сосчитать по пальцам. Все было бы еще терпимо, если б не ракеты. Конечно, самое лучшее — это не встречаться с ними. Но как это сделать?..»
Г о л о с Ф р э н к а. Вчера наша эскадрилья бомбила Хайфон. Два экипажа не возвратились. А днем раньше не возвратился один экипаж после бомбежки Ханоя… Мы живем надеждой на замену, но когда это произойдет — не знаем. Во всяком случае, не раньше июня…
Э л л е н. Да, но до июня еще далеко!..
Г о л о с Ф р э н к а. Поверь, я страшно устал! Хочу домой, к тебе, моя радость. Только теперь я понял, сколько я теряю оттого, что я не с тобой. Об этом знает один бог!
Э л л е н (читает). «Перед каждым вылетом я молю об одном — чтобы меня не зацепило в воздухе. И нахожу, что это помогает…»
Г о л о с Ф р э н к а. Мне порой кажется, что я родился под счастливой звездой. Но как долго моя звезда будет хранить меня — не знаю. Ведь звезды тоже, к сожалению, не вечны, звезды тоже гаснут!..
Э л л е н. Нет-нет, Фрэнк, твоя звезда всегда будет с тобой!
Слышен вой сирены.
Г о л о с Ф р э н к а. Кажется, воет сирена? Ну да, два часа ночи, пора! У нас все по расписанию, Эллен. А как же без тревоги? Это же война! Прости, дорогая! Мне, кажется, надо бежать в убежище! А то, чего доброго, может плохо кончиться.
Вой сирены усиливается.
Э л л е н. Какой зловещий вой у этой сирены…
Г о л о с Ф р э н к а. Так помолимся же вместе, Эллен, чтобы война хотя бы на один день, на один час кончилась раньше. Час — это очень много! Я бегу! Будь счастлива, моя радость. Как только представится возможность, я тут же приеду. Я не задержусь ни на минуту. Береги себя, маму!..
Вой сирены смолкает. Тишина.
Э л л е н (после долгой паузы). «Береги себя, маму!..» (Складывает письмо.)
Просцениум. Едва закрылся занавес, как врываются звуки джаза. Это нечто вроде пародии на твист. Оглушительный шум, треск, грохот барабанов — все слилось с хохотом подгулявших американских офицеров. Но вот мощный гул американского реактивного самолета — и все замерло. Луч света высвечивает Х и е н . На голове у нее наушники, в руках передатчик и микрофон.