Л и з а (перепугавшись). Какую исповедь? Что ты бормочешь?
Е в л а м п и й. Вы должны знать правду! Всю и до конца!
Появляется м а т ь.
М а т ь. Что тут у вас?
Л и з а. Мама! Он… Он…
Появляется Б а ж е н о в. В руках две бутылки водки, свертки.
Б а ж е н о в. Ну и торгуют у нас! Ассортимента никакого! Водка, водка — и ничего больше.
Е в л а м п и й. Дай-ка, отец, ее сюда! (Берет бутылку, выбивает пробку, наливает стакан.) Это за тебя, мать. (Пьет. И тут же снова наливает стакан водки.) А это, отец, за тебя. (Пьет. И снова наполняет стакан.)
Б а ж е н о в. Да ты что, очумел?
Е в л а м п и й (отставляет стакан с водкой). А теперь прошу не перебивать! Так вот, отец, ты хотел знать правду о своем старшем сыне. Что ж, я готов ее сказать… Обстоятельства моей жизни так сложились, что я оказался по ту сторону. Когда под Старой Руссой я попал в плен, передо мной встал выбор — жизнь или смерть?
Б а ж е н о в. Ну, и что же ты выбрал?
Е в л а м п и й. Отец, я еще не жил!..
Б а ж е н о в. И ты, значит, пошел к ним служить?
Е в л а м п и й. Да, но я, отец, никого не убивал.
Б а ж е н о в. Вот как! Он никого не убивал! Но у тебя же в руках была их винтовка. Оружие дают, чтобы стрелять, Евлампий. Ты рассказывай, все по порядку рассказывай.
Е в л а м п и й. А чего рассказывать-то?
Б а ж е н о в. Ну, и где же ты воевал?
Е в л а м п и й. Я?.. (С трудом.) Под Смоленском…
Б а ж е н о в. А еще?
Е в л а м п и й. Под Оршей…
Б а ж е н о в. А еще?
Е в л а м п и й. Под Минском, в Восточной Пруссии, под Гольдапом.
Л и з а (в состоянии потрясения). Отец, он же убийца!
М а т ь. Господи! Святая богородица! Что же это происходит, а?
Б а ж е н о в. Хватит, Евдокия, причитать!
Л и з а. Это он, отец, убил нашу Катерину!
Е в л а м п и й. Ложь! Отец, мать, я никого не убивал, я…
Л и з а. Ее же часть сражалась под Смоленском, и под Оршей, и под Минском, и в Восточной Пруссии, под Гольдапом.
Е в л а м п и й (в страхе). Я никого не убивал!
Л и з а. Да, но ты же стрелял в своих? Стрелял?..
Б а ж е н о в. Стрелял?..
Евлампий молчит.
А я-то думал — брехня… И ты что ж, так на протяжении всей войны ни разу не задумался над тем, что тебя ждет? А может быть, ты считал, что тебе и твоим дружкам все сойдет? Кончится война — и с вас как с гуся вода, а?
Е в л а м п и й. Мои друзья попытались перейти на сторону Красной Армии…
Б а ж е н о в (перебивает). А ты?
Е в л а м п и й (уходит от ответа). И немцы всех до одного расстреляли…
Б а ж е н о в. Усмирили, значит, хозяева?
Е в л а м п и й. Я не смирился, отец. Я все дни выжидал подходящий момент. Правда, этот момент у меня появился только в Праге, — мы обезоружили командиров и целиком перешли на сторону восставших. Меня даже медалью наградили в Чехословакии.
Б а ж е н о в. По ошибке, Евлампий.
М а т ь (мягко, просительно). Да, но ведь все-таки наградили…
Б а ж е н о в. Как ты не понимаешь? Ты же против своих шел, в Катерину стрелял!..
М а т ь (после раздумья). Отблагодарил, сынок! За все отблагодарил!.. Что ж, наступило время пожинать нам свои плоды. Я учила его, отец, только хорошему.
Б а ж е н о в. Я с себя вины не снимаю. Я тоже виноват!
Е в л а м п и й. Это неправда, отец! Мать здесь ни при чем.
Б а ж е н о в. Ни при чем? Хорошо! Ты вот сказал, что ты избрал жизнь, а для чего? Чтобы спасти свою шкуру? Ты ее спас. Ну, а дальше что?
Е в л а м п и й. Отец, я понимаю, я виноват, но я еще искуплю свою вину.
Б а ж е н о в. Каким образом?
Е в л а м п и й. Я буду работать…
Б а ж е н о в. Просто жизнь прожить, Евлампий, — дело не хитрое. А вот прожить с ясным пониманием того, во имя чего ты живешь на земле, — совсем другое дело.
Е в л а м п и й. Отец, скажи, как мне теперь? Как скажешь, так и будет… Я еще могу быть полезным.
Б а ж е н о в. Нет, Евлампий, я тебе не советчик. Ты вот сказал, что еще можешь быть полезным. А ты не подумал о том, кому нужны сегодня твои руки? Жизнь строится чистыми руками. Ты думаешь, твоя сестра Катерина не хотела жить? Нет, не советчик я тебе.
Е в л а м п и й. Хорошо, тогда я сам решу. Я, можно сказать, уже решил. Пусть меня судят, пусть приговаривают! Прощайте! (Быстро встает и уходит.)