П л а т о н о в. Почему?
М а р и й к а. Не знаю.
П л а т о н о в. За право жить вы три года провели в боях. Как бы ни было вам трудно, но вы должны жить с улыбкой, весело, радостно!
М а р и й к а (с иронией). Да, да, с улыбкой…
П л а т о н о в. Человек и солнце, Марийка, одну службу несут на земле.
М а р и й к а (тяжело вздохнув). Очень возможно, что вы правы, Тихон Ильич. Так что-то грустно мне.
П л а т о н о в. У вас все как нельзя лучше! Отличный муж, дети, хорошая работа.
М а р и й к а. Да, работа у меня очень интересная!
П л а т о н о в. Ну что ж, мне пора. Надо торопиться.
М а р и й к а. Одну секунду. Я что-то должна вам передать. (Убегает.)
П л а т о н о в. Ну вот, Тихон, а ты все на что-то надеялся? Что тебя теперь ждет?.. Так тебе и надо! И правильно, что тебя не ждали здесь. Но главное, я узнал, что она жива, здорова и по-своему счастлива.
Появилась М а р и й к а.
М а р и й к а. Вот, получите.
П л а т о н о в. Что это?
М а р и й к а. Моя фотка. (Она передает свернутую в трубочку фотографию, перевязанную шелковой лентой.) Это вам, майор Платонов, на памятку.
П л а т о н о в. Спасибо! Ну, желаю счастья!
М а р и й к а. Я тоже желаю вам большого счастья! И буду рада, если вы сумеете еще раз заглянуть в наши края.
П л а т о н о в. А я буду рад видеть вас в Москве. Приезжайте, Марийка, вместе с мужем, детьми. Только дайте знать. Можете не сомневаться, я встречу вас, как добрых друзей.
М а р и й к а. Человек и солнце одну службу несут на земле.
П л а т о н о в. Одну, Марийка!
Крепко пожимают друг другу руки.
З а т е м н е н и е.
П л а т о н о в (видно только лицо). За городом я попросил шофера остановить машину. Я снял шелковую ленту с трубочки. Там действительно была фотография. На обратной стороне я прочел: «Я никогда не забуду тех, кто в сорок пятом освободил нас от фашизма, кто сражался и погиб за нашу свободу». А дальше подпись: «Марийка». Читая эту надпись на фотографии, я в это время испытывал два чувства. Мне было радостно, что не забыт подвиг русского солдата. В ее словах я увидел благодарную Чехословакию. А другое чувство — боль. Я только теперь по-настоящему понял, какого друга я оставил на чешской земле. Но увы!.. Прошли годы, еще какие годы!.. В тот же день я вылетел в Москву, где меня ждали работа, дочь, товарищи, новые задания родины. Но пока я летел, передо мной стояла Марийка. Я видел ее улыбку. Мне было тоскливо и немножечко горько.
З а н а в е с.
Москва. Квартира Платонова. Обстановка та же, только на стене нет ни одной фотографии.
П л а т о н о в. Единственный раз вырвался из министерства пораньше, чтобы пообедать вместе, но не тут-то было! Что-то частенько моя дочь стала «заседать» в последнее время. Впрочем, в ее годы я тоже не сидел дома.
Появляется М а р а с а н о в.
М а р а с а н о в. Разрешите, Тихон Ильич?
П л а т о н о в. Юрий Михайлович? Заходите, заходите!
М а р а с а н о в. Я ненадолго, Тихон Ильич.
П л а т о н о в. Ну нет. Сегодня от меня вы так быстро не уйдете. Мы сейчас будем с вами чай пить, а может, вы кофе хотите?
М а р а с а н о в. Если что я и выпью, то только маленькую чашечку кофе.
П л а т о н о в. Можно и маленькую.
М а р а с а н о в. Простите, Тихон Ильич, Люба не сказала, когда она придет?
П л а т о н о в. Я точно не знаю. По-моему, у нее днем было заседание Ученого совета.
М а р а с а н о в. Я слышал, она болела?
П л а т о н о в. Не знаю, кто вам такое сказал. К счастью, жива, здорова. Так я сейчас, быстренько сготовлю. Мы выпьем кофе. Ну, а вы расскажете мне о себе, что поделываете. Раздевайтесь. (Уходит.)
М а р а с а н о в (снимает пальто, шляпу, перчатки). Все как и было в доме у Платоновых. Впрочем, не совсем так. Я что-то не вижу его витрину. Ну да, видимо, Люба убрала… (Садится в кресло.) Мне, конечно, надо было бы созвониться. Как-то некрасиво получается.
Появляется П л а т о н о в. Он на подносе несет две чашечки кофе, печенье, сахар.
П л а т о н о в. Ну как? Верно, я недолго готовил?
М а р а с а н о в. Что вы, Тихон Ильич! Вы просто кудесник!
П л а т о н о в. Прошу! (Ставит на стол.) В маленькой дозе весьма полезный напиток!