Хотелось лучше познакомиться с философией йогов и близкими ей философско-религиозными течениями, а также телепатией. Для этого я поехал на месяц в Москву. Там достал у знакомых билет в библиотеку имени Ленина. Оказалось, что в библиотеке этой — огромные книжные богатства и, в частности, по интересующим меня вопросам. Но именно по этим вопросам книг почти не выдавали. Мне посоветовали выписывать книги по специальному каталогу, по которому эти книги почему-то выдавали. Мистикой я быстро пресытился, стало скучно: фантазия человеческая довольно ограничена, а отсутствие каких-либо критериев истины в мистических писаниях делает эти фантазии беспочвенными. С этих времен у меня остался интерес лишь к художественной стороне мистических произведений (большинство из них бездарны и в этом отношении, но отдельные книги великолепны, например, произведения Шюре). Психология йогов объясняла кое-что из психологии обыденной жизни. Очень важной показалась мысль о том, что психику нужно развивать, что психикой надо управлять. Сразу же напрашивалась связь с идеей марксизма о необходимости создания общества, в котором прогресс определяется сознанием людей, а не механическими законами политэкономии.
По раджа-йоге начал было заниматься сосредоточением. Но после двух недель занятий как-то на лекции вдруг оказалось, что я настолько сосредоточивался на одной мысли, что терял всякую связь с действительностью. Я испугался, так как понял, что без опытного руководителя я могу испортить свою психику.
Очень большое влияние оказала этика йогов. Впервые я столкнулся с тонким анализом отношения человека к себе, к другим людям, к Богу и т. д. Тезис йогов: «тело — храм духа, и потому нужно бережно относиться к телу» противоположен традиционно-христианскому пренебрежению и даже презрению к телу. Хотя по характеру своему я ближе к христианству в этом плане, йоговское отношение к телу казалось и кажется мне более близким науке.
Первый самиздат, с которым я столкнулся, был самиздат по йоге, теософии и антропософии, хиромантии. Лишь после окончания университета попались первые произведения художественного самиздата — стихи Волошина, Цветаевой, Мандельштама, выступление Паустовского в защиту Дудинцева.
На почве увлечения йогой я познакомился с одним инженером. Сблизил нас также интерес к научной фантастике.
Мой новый друг увлекался абстрактной живописью. Мне она была непонятна, но к тому времени я научился уже с уважением относиться ко взглядам и интересам других людей. Он мне пытался объяснить смысл абстрактной живописи, но я так ничего и не понял. Зато пришло увлечение Врубелем, Рерихом, Чюрлёнисом и поздним Ван-Гогом. Я, наконец, осознал, что попытка постичь прекрасное с помощью одной только мысли обречена на провал (мысль приходит вслед за интуитивным постижением).
По мере погружения в литературу о телепатии интерес к паранормальным явлениям возрастал. Мы с труппой товарищей пошли на кафедру психологии и предложили организовать кружок телепатии. Один из преподавателей психологии заявил: «Ну, что ж, увлечение телепатией лучше, чем некоторые другие увлечения студентов». И согласился помочь нам в организации экспериментов.
Я сделал доклады по телепатии в нескольких институтах, чтобы привлечь специалистов разных профилей в наш кружок.
К этому времени в советской печати появились первые статьи о телепатии. Из них я узнал о том, что в Москве живет сотрудник академика Бехтерева — Б. Б. Кажинский, который вместе с Дуровым и Бехтеревым проводил эксперименты по телепатии в 20—30-х годах. Я списался с Кажинским и приехал к нему. Кажинский встретил меня очень радушно, так как видел во мне одного из молодых людей, которые продолжат то, что было сделано в телепатии до войны. За столом сидело нас четверо — Кажинский, его жена, молодой медик Э. Наумов и я. Наумов, улучив минуту, предложил помочь ему в псевдотелепатическом эксперименте — подталкивать его в нужные моменты ногой. Я согласился. Во время демонстрации фокуса Кажинский пытался обнаружить обман, но нам удалось надуть его. Он серьезно поверил в то, что это телепатия. Мне было очень стыдно перед ним, но выхода из создавшегося ложного положения я не нашел.