Житникова
Отправила в городской ОВИР бумаги для оформления выезда. Порядок оформления таков, что требуют характеристику с места работы.
Решила с работы уйти: вопрос о выезде внутренне уже был решен, нужно было направлять на это все усилия.
А главное для меня все же было не в этом. Больше уже не могла жить двойной жизнью. Раздвоенность становилась все невыносимее. Ходить по понедельникам на политзанятия, долбить, как попугай, идиотизм официальной пропаганды, слушать лекции о «националистах-сионистах», молчать, когда поносят Солженицына и Сахарова, а вечером читать того же Солженицына и привозить самиздат с письмами Сахарова.
Уволилась — стало легко на душе. Решила искать работу какую-нибудь ручную, не связанную ни с какой идеологией.
В начале августа Лене отменили инсулин, в последние дни он уже был в предшоковом состоянии. Начали давать трифтазин.
Сонный, вялый, но все же легче, чем при инсулине и галоперидоле.
В камере душно, прогулка один час. Одежду (пижаму и нижнее белье) стирает сам в умывальнике, сушит на кровати. Предложила передавать чаще белье — не хочет: лучше казенное, его все-таки меняют. Спрашиваю о сокамерниках:
— Всех их мне очень жалко.
Трифтазин все увеличивают, уже дают по 45 миллиграмм в день. Плохо с глазами — трудно читать.
Начальнику медотдела МВД УССР
ЗАЯВЛЕНИЕ
Мой муж, Леонид Иванович Плющ, с 15 июля 1973 г. находится в специальной психиатрической больнице г. Днепропетровска.
С 29.XI. 74 года его состояние резко ухудшилось в связи с введением ему недопустимо больших доз трифтазина.
Поскольку год назад аналогичные инъекции галоперидола довели его до почти полной потери жизнедеятельности — он не мог разговаривать, читать, писать, передвигаться, — у меня возникли опасения, что и на этот раз его хотят довести до такого же состояния.
Мои опасения полностью подтвердились, когда 13 декабря от имени начальника учреждения мне предложили явиться на следующий день, т. е. 14 декабря. Но и 14 декабря свидания не дали. Не увидела я и подполковника Прусса, так как, по сообщению медицинского персонала, он срочно отбыл в командировку. Ни один из мотивов, по которым мне отказали в свидании, не представляется достоверным. Достоверно для меня другое: мой муж доведен опять до такого состояния, что мне боятся его показать. Моя уверенность основана еще и на том, что в течение месяца я не получила от него ни одного письма.
Ввиду того, что в последнее время я обращалась в различные советские инстанции с заявлениями о выезде за границу, я расцениваю нынешнее состояние моего мужа как ответ органов ГБ на мое законное право на эмиграцию, как шантаж и запугивание, как психологическое давление на меня. Я расцениваю это как практику заложников: мой муж находится в руках МВД — организации, никому не подотчетной. Весь мой опыт трехлетней борьбы за освобождение Плюща и защиты его прав и человеческого достоинства подтверждает это.
Напоминаю: Леонид Иванович болен туберкулезом, он инвалид, его здоровье, плохое и до заключения, совсем подорвано пребыванием в тюрьме и в спецпсихбольнице. Препараты, которые ему вводят, расчитаны на тяжелые формы шизофрении.
Леонид Иванович психически абсолютно здоров. Но даже если ориентироваться на тот лживый и бездоказательный диагноз, который ему был поставлен в институте им. Сербского, то это «вялотекущая форма шизофрении», не предполагающая такого жестокого курса «лечения».
Ни Вы, ни Ваши подчиненные не можете гарантировать благополучного исхода при таких препаратах и дозах. Я опасаюсь уже не за здоровье, а за жизнь моего мужа.
Я требую немедленно, в течение ближайших суток, свидания. В противном случае я намерена обвинить персонал Днепропетровской спецпсихбольницы в сознательном и намеренном убийстве моего мужа Леонида Ивановича Плюща.
16 декабря 1974 г.
Ответа не последовало…
Прокурору Днепропетровской области УССР
ЗАЯВЛЕНИЕ
Настоящим ходатайствую о возбуждении уголовного дела против медперсонала Днепропетровской специальной психиатрической больницы, в которой с 15 июля 1973 г. находится мой муж Леонид Иванович Плющ.
У меня есть все основания (аргументация будет мною изложена при расследовании) привлечь к судебной ответственности всех тех, кто имел и имеет отношение к содержанию и лечению моего мужа в указанном учреждении.