В области половых отношений после чтения Дидро пришел к выводу: «Долой стыд!» (что и проповедовал соученикам и учителям). И вообще всю мораль нужно рационализировать, выбросив из нее все формальные приличия и предрассудки. Природный стыд помешал внедрить новую мораль в повседневную жизнь. (Моральные поиски диктовались не только стремлением к математизации морали, но и протестом против ханжества взрослых.)
В конце девятого класса произошло чрезвычайное происшествие. Одна из одноклассниц родила ребенка. Мы узнали об этом лишь в начале нового учебного года. Все подруги перестали посещать ее и с негодованием обсуждали ее «проступок». Я предложил собрать по этому поводу комсомольское собрание. Обычно на комсомольских собраниях присутствует классный руководитель. Но я заявил классному руководителю, что ему на этом собрании делать нечего и он только помешает честному разговору (вообще я очень нагло обращался с учителями, а они прощали мне дерзости как лучшему ученику).
На комсомольском собрании я рассказал о поведении подруг «преступницы». Я сказал, что секс — личное дело каждого, что, конечно, она неразумно поступила, но ей надо помочь. Закончил я свою обличительную речь словами о том, что большинство учениц нашего класса лишь случайно избежали участи «пострадавшей», что они сами достаточно свободно ведут себя с матросами. Никто не возразил, и собрание приняло решение помогать молодой матери.
Энергии у меня было много. Не поглощалась она ни учебой, ни чтением книг, ни комсомольской деятельностью в школе. К этому времени я прочно усвоил истину, что коммунист должен искать основное звено в обществе и все силы бросать на это звено. Основным была угроза войны, шпионаж и т. д. Одесса — пограничный город. Естественно было прийти к мысли помогать ловить шпионов. В это время существовали «бригады содействия пограничникам», в которые входила молодежь. Бригады эти по ночам ходили на границу, тренировались в ловле шпионов, в стрельбе. Это было немного скучновато, но зато соответствовало взглядам на задачи в жизни.
Кончилось мое участие в бригаде печально. В ночь на 7-е ноября 1955 года нас вызвали на заставу и сообщили, что ожидается высадка шпиона.
Нас расположили между пограничниками на расстоянии видимости. Лежим, ждем. Проходит несколько часов. Вдруг видим три фигуры. Я кричу: «Стой, кто идет?»
Оказалось, что это двое пограничников покинули свои посты и ведут пьяного в дым начальника заставы.
Первая реакция — донести на начальника заставы. Вторая — сомнения в целесообразности нашей бригады.
Окончательно я порвал с бригадой после того, как начальник заставы цинично изложил историю Берии. Он смаковал сексуальные похождения Берии, насилия над женщинами-политзаключенными. Одинаково омерзительными стали как Берия, так и начальник заставы.
Наступил 1956 год. К нам домой зашел один морячок, мичман. Рассказывал всякие истории. Между прочим сказал, что Ленин — очень хороший человек, а Сталин — гораздо хуже. Я вскипел и заявил ему, что если он будет говорить подобное, то заявлю куда следует.
Через некоторое время я написал заявление в КГБ с просьбой принять меня в школу КГБ. Цель простая. Главное звено — война. Я не смогу воевать (костный туберкулез). Но со шпионами бороться смогу (о внутренних врагах не думал, так как казалось, что они могут быть только шпионами).
Меня вызвали в КГБ. Я долго объяснял, что являюсь отличником, активным комсомольцем и т. д. Хочу вот, дескать, быть следователем. Мне ответили, что в следователи принимают после службы в армии, а так как я туберкулезник, то мое желание несбыточно. Я начал объяснять, что готов быть кем угодно, лишь бы работать в КГБ. Шифровальщиком — так как обладаю математическими способностями. Переводчиком — так как имею «5» по немецкому языку. Это не такое уж хорошее знание языка, но я готов изучить его в самом деле отлично. Они ответили отказом, ссылаясь все на тот же туберкулез.
Теперь я понимаю, что им было не до меня. Шел 1956 год, и каждый из них думал только о том, как бы не попасть в тюрьму за свои преступления. Ведь могли бы они мне предложить стать стукачом, секретным сотрудником. Думаю, что с удовольствием согласился бы.
Перехожу к центральному для моего внутреннего развития моменту.
Как-то после уроков ко мне подошла моя близкая подруга, «соратница» по всяким комсомольским мероприятиям, дочь крупного пограничного начальника, и сказала, что она хочет мне рассказать что-то очень важное и секретное.