Трудно мне заниматься самоанализом, но мне кажется, что в тот момент, когда я решил отправиться в окопы, во мне работало не чувство сознательной решимости, а какое-то своеобразное чувство, если можно так выразиться, чувство подсознания.
Цитируя не совсем удачный пример из своей жизни, я хотел отметить, что на войне, помимо силы воли, то есть сознательной храбрости, ведущей к героизму, существуют еще другие импульсы человеческой души, побуждающие иногда к храбрости, а иногда просто к какой-нибудь отчаянной выходке. Разговаривая часто с отличившимися в боях, я вынес впечатление, что одни очень точно и подробно описывали все свои ощущения, включительно до страха, другие же откровенно признавались, что тот момент они не помнят или же помнят его, как во сне.
Я нашел своих людей в версте от оставленных окопов. Еще дальше в тылу я увидел какую-то роту. Полагая, что это одна из рот 2-го батальона кубинцев, я направился к ней. На самом деле это были дербентцы, которые прикрывали батарею,[33] застрявшую в грязи.
Надо было видеть только мучение людей и лошадей, чтобы понять, каких трудов стоит войскам отход при бездорожье. Орудия, зарядные ящики вязли в глинистой грязи, а пересеченная местность еще больше увеличивала тяжесть передвижения.
Таким исключительным положением легко мог бы воспользоваться наступающий противник, но он по непонятной причине нас не преследовал.
Наконец, после отчаянных усилий батарею подняли на вершину ската, и она медленно поползла дальше в тыл. Я присоединился к отходившему прикрытию.
Каких-либо определенных сведений от командира роты я получить не мог, так как он сам оказался в таких же условиях, как и я. Он только знал, что полк его отступает и предполагал, что полк может находиться правее его роты.
При такой неизвестности пришлось пройти версты четыре. Прошли маленькое село, у которого наш полк перед разворачиванием в боевой порядок 25 октября остановился на некоторое время. На нем уже были знаки войны. Отсутствие топлива заставляло войска пользоваться деревянными частями домов, как то дверьми, окнами и иногда крышами. Я попытался достать сена, но безрезультатно. Какие-то заботливые руки постарались отобрать у жителей весь запас дочиста. Со скрываемым недружелюбием жители провожали нас. «Но что же делать, – подумал я, вспомнив чью-то пословицу: “Где проходит армия – там трава уже не растет”».
Постепенно рассеявшийся туман (около 11 часов) дал мне возможность разобраться в окружающей обстановке. Повсюду и вправо и влево я увидел отходившие части. Они двигались различными порядками: кто цепями, кто небольшими колоннами, держа случайные интервалы, иногда доходившие до больших разрывов. Отход не носил характер беспорядочного отступления, но назвать его планомерным также нельзя было. Видно было, что какие-то обстоятельства принудили это сделать вопреки всяким расчетам.
Уже смеркалось, когда я подошел к селу (названия не помню), находившемуся на полпути к Ардосу. Тут стояло, кажется, сотни две казаков, представлявших арьергард, но какой колонны, не помню.
Отдохнув с час времени, я двинулся на ночь к Ардосу. Путь по размякшим дорогам был сопряжен с большими трудностями, а временами темная ночь сбивала нас с правильного пути.
К рассвету я подошел к Ардосу. Не без радости я нашел тут свой обоз. Хотя люди и лошади были переутомлены до крайности, но состояние всего имущества оказалось в порядке. Там же я узнал, что полк отступал по горам влево от дороги и, по всей вероятности, находится сейчас где-то вблизи села.
Подходя к самому Ардосу, я должен был часа на два задержаться у очень крутого подъема. Тут сбились в кучу артиллерия, санповозки и всех видов обозы. Каждую пушку, каждую повозку приходилось втаскивать на гору, так как лошади, завязнув в грязи, едва волочили ноги.
Поднявшись, я встретил 2-й и 4-й батальоны своего полка. Они направлялись вперед, чтобы занять на ночь позицию (в одной версте к западу от села). Другие два батальона (1-й и 3-й) выступили с час тому назад в направлении между селами Саномером и Занзахом.