Гуляем с дочкой по городу. Просто так, идем никуда, а потом возвращаемся обратно. Обожаю такие прогулки, и Кристинка от них в восторге. По очень большому секрету могу открыть, как добиться того, чтобы ребенку было с вами интересно.
Нужно всего-навсего, чтобы вам было интересно с ребенком.
Жарко и мы едим мороженое. Кристинка, конечно, здорово перепачкалась, и дома нам обоим от мамы влетит. Мы это знаем, но настроение все равно остается отличным.
Потом мы покупаем полбулки хлеба и кормим голубей на площади. Обязательный пункт программы, меняется только место. Но обязательный – не всегда скучный. Голуби в нашем городе совершенно обнаглевшие, если сыпать крошки вокруг себя, то надо ходить осторожно, чтобы не наступить на эту живую мурлыкающую массу. И, конечно, мы сыпем крошки вокруг себя, а Кристина добивается, что пара крошек падает ей на туфельки. И мы стоим потом тихо-тихо, и наиболее смелая или просто самая безалаберная птица добирается до дочкиной обуви. Кормление удалось на все сто.
По дороге домой Кристина вдруг останавливается и смотрит куда-то… в себя, наверное. Так как это случилось не посреди дороги, а на вполне себе безопасном тротуаре, я терпеливо жду. Наконец дочка с радостной улыбкой поворачивается ко мне.
– Я новую кайтину пьидумала! Сейчас дома наисую.
– Здорово! – Я радуюсь вместе с ней. – А про что будет картина?
Наверное, так не говорят. Но мы с дочкой друг друга понимаем.
Иногда она упрямится и не желает раскрывать своих творческих планов. Но сейчас рассказывает охотно, взахлеб.
– Там голуби будут… много голубев… и лошадка, как будто она…
Я внимательно выслушиваю весь довольно замысловатый сюжет. Интересно будет потом посмотреть, насколько близко к нему будет его воплощение в жизнь.
– А тень ты больше рисовать не будешь? – как можно небрежнее спрашиваю я.
Никаких особых откликов в моей душе эта самая тень не вызывает. Просто странный рисунок, мало ли странного рисуют четырехлетние дети? Но мне все-таки хочется… Или я боюсь этого? И то, и другое, наверное.
Дочь смотрит на меня с неподдельным изумлением.
– Папа, ты забыл? Я ведь ее уже наисовала.
* * *Объяснить, в чем именно состоит моя ненормальность, очень сложно. Попробую прибегнуть к несколько вольной аналогии, тем более определенную ее составляющую в последнее время нещадно эксплуатируют ученые самых различных направлений.
Представим себе наш мир неким трехмерным объектом, а людей – двухмерными существами, обитающими в определенной плоскости и физически неспособными осознать что-либо из происходящего за ее пределами. Наш мир в таком случае видится людям определенной плоской фигурой, являющейся пересечением «тела» (мира) и «плоскости» (человеческим восприятием).
Так вот, я просто нахожусь в другой плоскости. Может быть, не так уж сильно отдаленной от «основной», но – в другой. И мир я поэтому вижу по-другому. Нет, не вижу, не только вижу, слышу, ощущаю… Я взаимодействую с нашим миром не так, как нормальные люди.
* * *Снова эта пепельница. Неприятно на нее смотреть. Она мешает капитану, а он мне симпатичен. Сказать? Но как объяснить?
Мне было лет пять, наверное, когда я научился видеть такие вещи. Которые мешают человеку, делают его жизнь хуже. Чаще всего непонятно, каким именно образом. Сначала я называл их неправильными. Но, став чуть старше и в некоторой степени избавившись от детского эгоизма, начал смотреть не только на себя. Тогда я увидел, что одна и та же вещь может портить жизнь одному человеку и быть нейтральной или даже полезной для другого.
Так и появилось деление на подходящие и неподходящие вещи. С неподходящими вещами дома я, будучи ребенком, боролся всеми доступными способами. А самым доступным был тот, за который мне сильно попадало. Особенно когда мама купила очень неподходящую, но при этом дорогую люстру.
– Кирилл Александрович!
– А? Ради Бога простите, задумался.
– Я спрашиваю, Самойлов бывал у вас дома?
– Да, бывал. Два… нет, три раза.
– Каждый раз со своей девушкой?
– Да, со Светой. Это подруга жены, я уже рассказывал.
– Я помню. – Капитан внимательно изучает какие-то бумаги на своем столе. – А не наносил ли он визиты в ваше отсутствие?
Я молчу до тех пор, пока он не поднимает на меня глаза. В моей улыбке легкий укор.
– Евгений Михайлович, вы хотите спросить, не был ли Виталий любовником моей жены?
Евгений Михайлович смущается. Это просто замечательно, когда лейтенант милиции умеет смущаться.
– Ну… Я не имел в виду настолько…
– Нет, – перебиваю я его. – Виталий не был Лизиным любовником. К этому не было никаких поползновений ни с его, ни с ее стороны. Вообще, как мне кажется, он Светку очень любил.
* * *