Денис сидел в старом плетеном кресле и медленно потягивал свой коктейль. Рафик явно кадрил солдата, горя нездоровым румянцем. Солдат хватал пригоршнями черный виноград, сок стекал по его небритому подбородку. От изобилия плодов и напитков он, кажется, совсем потерял дар речи и так быстро пьянел, что через пару рюмок его можно было брать, как говорится, голыми руками и, что называется, тепленьким. Я хорошо знаю сценарий Рафика, и, видимо, он по-настоящему хочет сегодня заполучить солдатские шершавые ягодицы (это в том случае, если Алексей не будет способен на доминирующую роль). Рафик, как всегда, универсален: Олег вне игры. Олег увял, а мы счастливы и пьем его водку. Кажется, будет скандальчик. Олег ревнив, и этот добрый кот в польском свитере может показать когти. Как жалко Олега: Все еще надеюсь, что у них может получиться трио. Нет, Олег, скорей всего, не пойдет на групповик. Денис вдруг спросил: «Почему вы так много пьете?» Раф расхохотался и погрозил ему пальцем:
— Юноша, мы не пьем, мы лечимся. Только это, — он постучал вилкой по бутылке, — и это, — он разломил дольку дыни, — напоминает нам, что мы еще живы. А ты, Найтов, почему не потчуешь своего ученика, а? Сегодня последняя встреча, друзья мои, вот мои плоть и кровь!
— Кто говорит, кто говорит! — вспыхнул Олег. — Какое святотатство! А еще в храм бегает, церковничает, свечи самые толстые покупает на свои кабацкие чаевые, молится усердно и глаза закатывает как роковой герой немого кинематографа, так что все вокруг думают, мол, вот душа-пушинка, праведник в городе, пока отец Арсений сосредоточенно кадилом машет… Ха! Я тоже был как-то на исповеди, больше не пойду, после такие искушения начались, что не вылезал из спален… Мы все тут, кроме солдата, один способ гибели выбрали…
— Какой еще гибели? Какой гибели, дура? — вспыхнул Рафик и выбросил в окно обглоданную корку дыни. — Вот ты, Олег, ты можешь представить себя в постели с бабой? Ну?
-:Ну не могу, ну и что?
— А вот и то, пидарас ты ебаный, что если бы тебя ангелы застали с бабой в постели за этим делом, то тебе это было бы записано как мужеложство.
— Какой ты все-таки кретин, Раф! Ты просто глупый. Глуп. Ты тупой. Ангелы… Записали… У тебя сознание мифологическое, как у ребенка. Да тебе же все равно — ангелы или бесы… Хочешь, я скажу, чего ты больше всего боишься? Не Бога, конечно, — парировал Олег, хлебнув из горлышка.
— Ну чего я боюсь, любовь моя, сладкий мой? — Рафик скривил влажные губы.
— Ты боишься постареть, Раф! Вот у тебя лысинка наметилась, вот это больше всего тебя терзает, а не страх Божий. Ты каждый день об этом думаешь, коллагеновым кремом свои морщинки разглаживаешь, зубы полируешь. Но ты все равно будешь стариком. И противным, я скажу тебе, стариком — визгливым старикашкой с ярким галстуком. И никто твои мощи не согреет в постели, и будешь ты слушать песни о любви и рассматривать журналы с мальчиками, вытирая слюну отдушенным платком. Уж лучше бы ты завел себе старуху:
Рафик взорвался:
— А я знаю, почему ты такой злой, Олег! И вот Андрей, наш психоаналитик, тоже это понял. Ты понял, Найтов, да?! Он меня ревнует! Это хорошо. Значит, любит. Ведь ты любишь меня, Мамонов?
У Олега задрожали руки, он растерянно посмотрел на Рафика, потом на солдата и проглотил слюну. Солдат опять усмехнулся:
— Я вне игры, ребята…
Пианист сделал вид, что не расслышал последней фразы, и, хлопнув в ладоши, сказал:
— Пора нам переместиться в пространстве и сменить декорации. Приглашаю всех в мой сад!
Рафик подошел к окну и вдохнул полной грудью свежий воздух, проспиртованный головокружительным жасмином. Несколько белых лепестков при легком дуновении ветра упало на ржавый подоконник. Солнце плавится в зеркалах, и сад дышит, сад живет! Боже, что за лето! Что за день! Просто благословенный день! В минуты такого пышного летнего солнцестояния, честное слово, не знаешь, что еще можно просить у Бога, точнее, просить — просто грех. Хочется только благодарить, благодарить, благодарить и благодарить: Денис улыбается, старается держаться ко мне поближе, и лето такое симфоническое, и облака такой небывалой белизны, как открахмаленная до хруста рубашка дирижера. Я нетвердой походкой последовал за моими друзьями в беседку, которая уже не казалась очень маленькой и хрупкой — там мы продолжили празднование жизни. Денис чувствовал себя так свободно, что даже сел ко мне на колени и обнял меня за плечо; его губы были вымазаны садовой земляникой, а в красной футболке и в темных очках он был похож на золотого рент-боя. Солдат тоже заметно расслабился и отошел к кустам крыжовника, чтобы справить маленькую надобность. Было слышно, как его горячая струя бьет по листьям. Рафик удивленно вскинул брови и прошептал мне на ухо: