Днем, прихватив фотокамеру, бинокль и термос, трое сказочных персонажей пошли осматривать свои владения. К моей досаде, наш пианист не расставался с бутылкой, так что когда мы дошли до полуразрушенной церкви на утесе, откуда открывался чудный вид на Волжские просторы, Раф уже неуверенно держался на ногах. Но, судя по улыбке, не сходившей с его усталого лица, он получал искреннее удовольствие от зимнего пьянства. Рафик переступил черед некий барьер, за которым только благость и покой нирваны — в такое высокое сознание я входил обычно после классического девятидневного запоя: С другого берега доносился радостный колокольный звон, и мы с Денисом по очереди смотрели на ту сторону, где горели на солнце купола Троицкого собора и темнели древние городские стены волжского городка. Я сделал несколько снимков, в том числе запечатлел Рафика, танцующего с бутылкой на могильной плите. Я прекрасно понимал, что хотел он этим сказать, пусть и неосознанно, но когда пианист стал расстегивать джинсы, чтобы здесь же справить свою надобность, я не без раздражения взял его за рукав и отвел в сторону. Часто задаюсь вопросом: почему, почему все мои чистые порывы, движимые трепетным расположением духа, чаще всего обращаются в дешевый фарс? Почему, в конце концов, трагедия моей жизни становится фарсом — если не с моей, то с посторонней помощью? Арлекины, милые мои арлекины, почему вы танцуете на похоронах и плачете на свадьбе? Да и могу ли я задавать вам такой неуместный вопрос, когда я сам бы хотел, чтобы на моих поминках гремела веселая музыка, лилось рекой шампанское, а покойник Найтов лежал в гробу в кожаной куртке, темных очках и в подбитых железом бронксовских ботах. Только, пожалуйста, не надевайте на меня галстук — въеду в свой ад на мотоцикле с красной фарой, в обгоревшем шлемаке и с черным вороном на плече; рассудок и ум будет упразднен, и в голове только огни и грохот больших городов — Париж, Нью-Йорк, Лондон: и имя, что звучит и пишется как «ДЕНИС».
А пока мы стоим на берегу русской реки Волга, и река течет по моим венам, и голова моя как этот оскверненный храм с обезображенными фресками, на фоне которого я фотографирую сейчас Дениса: у него румянец от мороза, улыбается застенчиво, белобрысая челка выбилась из-под шапки, голая тонкая шея. Он лепит снежок, который собирается запустить в меня, — обыкновенный русский мальчишка, красота которого проста и естественна, которую оценит всякий, независимо от сексуальной ориентации. Голова моя кружится от счастья и странной тоски — неосознанный страх потерять то, что так долго искал: Но вот твое счастье, Найтов, сейчас и здесь, не упускай бесценных мгновений, запечатлей это навсегда на сетчатке твоих глаз, а не целлюлоидной пленке!
Сейчас, вспоминая ту зиму, я бесконечно завидую самому себе. Но и прошлое, и будущее — в настоящем, как течение одной реки. Спросите в данную минуту у Андрея Найтова, какова же главная тема романа его жизни, и он ответит: «Навсегда Денис». Моя история стара как мир, и вряд ли мне удастся сообщить вам что-то новое и экстраординарное — экстраординарным в своей гениальной простоте и (вот именно!) обычности был Денис, мой бельчонок, а остальное — медные кимвалы и рой блуждающих звезд.
:Рафик жил на отшибе в прямом и переносном смысле: его усадьба с запущенным садом мирно почивала в нескольких милях от деревни; отношения с местными жителями, как в крепостное время, были чисто функциональными, основанными на натуральном обмене водки на более прозаические предметы. Даже богобоязные старушки протопали народную тропу к Рафику, обменивая свои пузыри на лекарства, привезенные Рафом из города для выгодных сделок. Часто к нему заглядывал паромщик с бычьей красной рожей, который, в свою очередь, старался выменять только что пойманную рыбу на стакан или, в случае удачи, на целую бутылку. На жидкую валюту можно было заполучить все, что угодно, даже молодого колхозника, если тот не слишком закомплексованный: Паромщик как-то мне рассказывал в подпитии, что местные мужики «знают про странности этого пианиста» и, когда у них кончается выпивка, нередко посылают гонца в дом на утесе — с известным спецзаданием. Сначала я был поражен, услышав такое, тем более, что Рафик ничего мне не рассказывал о подобных новациях, но я оценил сексуальную благотворительность алкоголизированных аборигенов, с одним из которых я впоследствии познакомился. А почему бы и не помочь одинокому музыканту? Обе стороны получали желаемое, да и диапазон фантазий моего друга небогат и ограниченно пассивен. Секс не любовь, всегда продается и покупается. К тому же не мне, распиздяю, судить: