- А вы забыли? - Усики Славы от улыбки расползлись по губе. - Мы с Платоновым...
- Платонов за тридцать минут заменил крыло, - сказал Никифоров. Думаю, теперь ты бы тоже смог.
- Я и тогда мог.
- Раньше вы меняли крыло два дня. Боялись к автомобилю подойти.
- Ну раньше! А сейчас мы корифеи.
- Ай да Слава! - засмеялся Никифоров - Ну, замени-ка крыло не за тридцать минут, а хотя бы за час.
- А чего? - ответил Слава. - Давайте. Где машина?
- Что вы из меня дурачка делаете? - крикнул Верещагин. - За нарушение очереди наказываете, а сами-то что? Для нас одни законы, а для вас другие? Я бы на вашем месте... - Он быстро пошел прочь, высоко держа голову.
Никифоров посмотрел вслед мастеру и покраснел.
- А он мне нравится, - сказал Кипоренко - В молодости все хорошие. Слава богу, что он не на твоем месте... Xa-xa!
"Что он, дразнит меня?" - подумал Никифоров, но, поглядев в ясные глаза приятеля, понял, что Кипоренко не по себе.
- Ничего, Александр Константинович. - Бригадир наконец встал. - Он и впрямь молодой. А крыло мы заменим. Раз надо, так надо.
Никифорову снова почудилась насмешка. У него появилось ощущение, будто его несло юзом по гололеду. Отступать было поздно.
- Это Олег Кириллович. - Никифоров кивком показал на Кипоренко, по-прежнему улыбавшегося простодушно-обаятельной улыбкой. Дипломат-международник. Объехал весь мир. Сейчас ему надо помочь.
- Здравствуйте, - сказал Кипоренко, протягивая Филимонову руку. - Очень приятно.
- А что, надо так надо. - И бригадир пожал ему руку.
Перед отъездом Кипоренко обнаружилось, что у него украли из моторного отсека итальянскую сирену. Никифоров собрал кузовщиков и сказал:
- Найдите, очень прошу. Наказывать не буду.
Минут через десять сварщик Слава принес в кабинет спаренный рожок сирены, похожей на две дудки, - отыскал в инструментальном шкафу. Никифоров не спрашивал, в чьем именно, спросить же очень хотелось. Может быть, поэтому он ничего не сказал Кипоренко, просто попрощался и пошел, не дожидаясь, когда машина приятеля тронется с места.
Никифоров ощутил, что они простились не по-человечески, словно он бежал от Олега, от своей вины. А в чем его вина? Но доискиваться было некогда: Иванченко привез холодильного мастера, посулив ему магарыч. Он виновато морщился, когда объяснял это. Его рубашка прилипла к спине. Он взял со стола графин и выпил воды. Потом плеснул в горсть, омочил лицо и, покряхтывая, стал утираться. Никифоров намекнул ему, что здесь не баня. Вспомнился журчащий родничок во дворе автоцентра - когда срывали песчаный холм, вскрыли водоносный пласт. Пусть Иванченко наладит холодильники и идет к роднику.
- Но магарыч! - возразил Иванченко. - Нужна хотя бы пятерка.
Никифоров вытащил три рубля, посмотрел на Журкова. Тот нахмурился, признался, что жена дает ему рубль, но советует ни в чем себе не отказывать. Иванченко причесался, подул на расческу и сообщил, что у него тоже кое-что найдется. Вскоре Никифоров поехал на санитарную станцию за разрешением открыть столовую.
VI
- А я сегодня думала о вас, - призналась Полетаева. - Даже на календаре записано. Ну как?
Вчера ее черные волосы свободно спадали к плечам, а сегодня из-за жары были собраны в пучок и заколоты красной заколкой, обнажив тонкую шею. За столами сидели еще две женщины. Обеим было уже за сорок, они глядели на Никифорова, как на нескучного посетителя. На столе Полетаевой стоял в стакане букетик ромашки-пиретрума. Пахло духами.
...Никифоров чувствовал, как от него расходятся волны горечи и враждебности. Душа была забита, скована заботами, и он был не рад, что встретился с Полетаевой. Ему нечего ей сказать, потому что он сейчас был только директором и еще - Журковым, Губочевым, Иванченко, Верещагиным, Кипоренко и т.д. Никифоров гнал машину сосредоточенно и зло, словно агрессивная езда отвлекала его. Выходя на шоссе, быстро осмотрелся. Слева ехал рейсовый автобус, а справа грузовик. Нужно было переждать.
Полетаева схватилась обеими руками за панель. Машина, проскочив под носом у автобуса, не удержалась на асфальте и, наклонившись, пошла двумя правыми колесами по обочине вдоль кювета. Непрерывно сигналя, слева проревел грузовик. Никифоров выровнял руль, вышел на осевую и обогнал грузовик. Вслед донеслись четыре коротких сигнала. На языке шоферов это означало: "Сумасшедший!"
- Он нас ругает, - сказала Полетаева. Она положила ладони между колен, и на припудренной пылью панели остались отпечатки ее ладоней. - Вы сегодня злой.
- Злой, - согласился Никифоров.
- А почему вчера вечером вы не поздоровались?
- Не хотел мешать.
- Мешать?.. - протянула она. - Но ведь мешают только близкие люди.
- Больше всего мы сами себе мешаем, - возразил он. - А всякие другие, близкие или чужие, - это уже во-вторых.
В открытые окна дул ветер, выносил жар разогретого железа. После железнодорожного переезда потянулся подъем, где вчера Никифоров плелся в хвосте грузовой колонны. Солнце светило прямо в глаза. Впереди мерцали полосы асфальта, похожие на лужицы.
- Александр Константинович! - вымолвила Полетаева. - Там затаился медведь. Если хотите, я вам акт хоть сейчас подпишу.
Он кивнул и сбавил скорость. Что ж, скорость тоже была миражом вольной жизни, куда бы он хотел умчаться и бродить среди лугов и пустошей своего детства, посылавшего теперь ему знаки цветами - единственным неизменным, что он понимал.
- У вас на столе букетик пиретрума, - сказал он с какой-то надеждой.
- Да, ромашки. А что? - Полетаева глядела вниз, на тенистую речку, ушедшую из-под зеленого тоннеля ветел и бегущую по пологой излуке, отражая маленькие облака. Этой излуки Никифоров прежде не замечал. Когда начинали строить автоцентр, на ее месте был небольшой плес. И до сих пор ему казалось - там светлая водная полянка. Но река сдвинула берег.
- А там живет заяц. - сказал Никифоров.
- Настоящий? - В ее голосе не было удивления.
Поворот к центру был совсем близко; можно различить белые буквы на голубом щите-указателе: "ВАЗ". Проехали бетонный навес автобусной остановки.
- Вы обиделись на меня, что я закрыла столовую? - повернувшись, с упреком и улыбкой спросила Полетаева.
- Вы выполняли свой служебный долг.
- Служебный долг? Слишком громко. Столовую закрыла санитарный инспектор, а вы обиделись не на инспектора, а на человека.
- С чего вы взяли, что я обиделся? Каждый делает свое дело... Но... но ведь скучно же! И вы и я знаем, что скучно, и ничего не хотим переменить. Вот заяц вчера пробежал - событие!
Никифоров затормозил, включил указатель поворота, но вместо того, чтобы сворачивать к автоцентру, поехал прямо. "Зачем? - спросил себя. - Чего я от нее хочу?" И в эту же минуту почувствовал, что освобождается от тяжести, которая угнетала его.
- Вы как чеховский герой, - сказала Полетаева. - У них, кажется, тоже так дело делают, а при этом думают, что ничего не изменится.
- Нет, те были умнее своего времени.
- А вы? Умнее или глупее?
- Мы-то как раз сильнее своего времени. Не лучше и не хуже, а просто сильнее. Поэтому и не знаем, чем еще, кроме дела, нужно заниматься. Теперь нету таких понятий о человеке - "лучше" или "хуже".
- Мы проехали поворот, - заметила она. - Может, поедем дальше? Просто прокатимся... Когда еще у меня будет такая возможность?
Миновали развилку, кирпичный домик поста ГАИ, патрульный автомобиль. Инспектор с косой в руках стоял посреди крошечного газона. Он со скукой взглянул на них, отвернулся, потом живо повернулся обратно и проводил машину пристальным взглядом.
- Все дела, дела, - сказала Полетаева. - Надо жить - вот и все. Любое дело - это еще не вся жизнь.