- Что с тобой? - удивился Журков. - Не стоит так из-за госбанковской машины...
- Вчера Кирьяков отвез меня на экспертизу.
Журков выругался.
- Тебе звонила эта врачиха с санитарной станции. Вроде собирается к нам. Загонит нас за Можай...
- Ладно, ты разбирайся с госбанковской машиной...
Журков привел мастера Верещагина и бригадира Филимонова. Черные глаза Верещагина были мрачны. Этот Слава-сварной, симпатичный толстяк, которому Никифоров уже однажды простил прогул, приписал себе больше двухсот рублей.
- А куда смотрел мастер? - спросил Никифоров, выгораживая Славу.
- Я смотрю в будущее, - ответил Верещагин. - Вчера ваш друг отблагодарил его пятеркой... Никаких внеочередных машин не должно быть.
- Стоп! - прервал Никифоров. - Куда ты смотрел, когда выпускал госбанковскую "Волгу"?
- А! - махнул рукой Верещагин. - Да успеете вы стрелочника наказать...
- Всех вас надо лишить премии, - брезгливо сказал Журков. - А сварщика уволить. Помните, как было в Горьковском центре? И ОБХСС и меченые деньги, а прокурор отказал в возбуждении дела.
- Вы о чем? - спросил Верещагин.
- Там слесаря драли с заказчиков, их и поймали за руку, но прокурор заявляет: какая взятка? Их отблагодарили, они приняли. А взятки берут только должностные лица.
Позвали Славу. Он вошел, улыбаясь, и остановился у никифоровского стола. Сварщик был тучный, широкий, в распахнутой рубахе, стянутой на плечах лямками спецовочных брюк.
- Хочешь уйти с центра? - спросил Никифоров.
- Еще чего! - протянул Слава.
Услышав дурашливо-лукавое "еще чего", Никифоров ударил по столу ладонью:
- А мне кажется, ты хочешь перейти в гараж водоканала!
- В гараж? - пожал плечами парень. - Променять наши человеческие условия на ихние? У нас комфорт, а у них грязища. - Он усмехнулся, зная, что сказал приятное директору. "Я виноват, конечно, - говорила его усмешка, наказывайте меня, но помните, что у вас не хватает пятидесяти рабочих".
- Не блажи, Вячеслав! - сказал Филимонов. - Что ты говорил, когда сперли сирену у этого говоруна-дипломата? Ты сказал: "Напрасно наш Никифор боится гайку закрутить..."
- Давай-давай! - оборвал Слава.
- Он тебе не "давай-давай", - сказал Журков. - Филимонов - это и есть человеческие условия. Он тебе помочь хочет, а ты плюешь. Гнать тебя надо в три шеи!
- Как срочно крыло заменить, так Слава вам нужен, - с упреком произнес парень, глядя на Никифорова. - Ну, был грех. Все ясно. Вы же меня знаете: можно поверить...
- Я должен простить тебя? - спросил Никифоров. - Иди покури, а мы еще посоветуемся.
- Чего советоваться? Давайте напишу заявление по собственному. Только без даты. Если не оправдаю, тогда гоните.
Слава насупился и ждал ответа. Его глаза были серьезные.
- Покури! - велел Журков.
Снова затевался прежний разговор, как и о Губочеве.
- Не беда, что хитрят и ловчат, - сказал Филимонов. - Всегда были хитрецы и ловчилы. Но прежде они боялись. Положим, решило общество не рвать в общественном лесу ни орехов, ни ягод, пока не поспеют, так нарушителей сами же крестьяне ловили. А сейчас... Эх, да что там сейчас! Чужие Славке все эти машины и заказчики. Душа у него бесконтрольная.
- Ехала деревня мимо мужика! - усмехнулся Журков. - "Душа"! Уважай законы, как цивилизованный человек, и будет у тебя душа спокойна.
И снова Никифоров не знал, что делать. Он уже простил Губочева, а еще раньше - прогул сварщика. Они были как бы членами его семьи, и это мешало директору: совестливое родственное чувство плохо совмещалось с административным да и всяким другим правом и законом.
Директор Никифоров отпустил людей.
Потом к нему пришел Губочев. Вместо белой рубахи с залежалыми складками на нем была синяя шелковая тенниска, тесная ему в животе - видно, парад уже кончился. Он доложил, что на железнодорожную станцию прибыли грузы.
- Я чист перед вами, - сказал Губочев. - То стекло - случайность. Вытащил комок платка, вытер лицо и шею. - Что надумали со мной делать?
- Работай. Склад продолжаем пломбировать.
- Стыдно мне перед людьми: не доверяют Губочеву.
- Там должны карт прислать, - сказал Никифоров. - Прислали?
Крошечные гоночные автомобили поступили вместе с обычным грузом, три карта для взрослых и три для детей. Никифоров обрадовался, собрался ехать на станцию, захотел, чтобы и Полетаева обрадовалась. "Нина, слышишь? Я обзавелся детскими игрушками. Это креслице на раме с колесами и мотором. Я рад, что люди получат что-то такое, чего никогда не было в нашем городе. А наш городок - чудо из чудес. Например, известный тебе Журков твердит о законе и праве, как парламентарий, но выпорол слесаря, как феодал". Он усадил сына в низкое сиденье, чуть приподнятое над землей, застегнул ему каску, и Василий со страхом и восторгом рванулся навстречу своей первой дороге. И в такую минуту рядом с Никифоровым была Лена. Нет, все-таки жена, а не Полетаева.
Но уехать на станцию не удалось. Как же он забыл, что есть телеграмма от Маслюка? "Возьмите под личный контроль автомашину МКЭ 45-44 Иванова".
Однако не Иванова, а Ивановой. Опечатка. И симпатичная опечатка. Статная большегрудая женщина в голубом тюрбане-шапочке уже усаживалась перед Никифоровым. В ее походке угадывались сила и темперамент. Когда заговорила, приоткрылись тесно стоящие зубы, и выражение глаз было игриво-повелительным, словно Никифоров уже попался в ловушку.
- Все хотят побыстрее, - ответил он. - Вряд ли я вам помогу. У нас очередь. Почему бы вам не попробовать в другом автоцентре?
- Мне посоветовали ваш. Думаю, вы меня не разочаруете?
- Вам придется ждать месяц.
- То есть как месяц? Разве вы не получили телеграмму?
- Получил. Возьму вашу машину под личный контроль. Качество гарантируем.
Она с досадой поглядела на него, словно удивляясь, как ему удалось выскользнуть из ловушки, и быстро произнесла:
- Хорошо. Чего вы хотите? Чем я могу быть полезна?
- Ну что вы? - улыбнулся Никифоров. - У нас разные взгляды. Я хочу справедливости, а вы хотите мне помешать.
- А вы знаете, директор, что рискуете?
- Вы тоже рискуете. Если я перешлю эту телеграмму в ваш партком?
- Не будьте наивны!
- Справедливость всегда наивна. Вот если мы в срок не отремонтируем, тогда я рискую.
- Да, любопытный вы человек, - с еще большей досадой, похожей и на угрозу, сказала Иванова. - Ну что ж!
Она уходила, не прощаясь. Никифорову стало обидно.
VIII
Август уже перевалил за половину. Давным-давно отпели соловьи и умолкла, подавившись колосом, кукушка; зарябили в траве палые листья. Даже заяц больше не показывался.
Никифоров порой звонил Полетаевой, приглашал с проверкой или просто в гости. Однако у нее был свой план проверок. "Позвони мне! - слышал Никифоров ее голос. - Я давно жду". Было хорошо и правильно, что она звала его. Мир был населен голосами. Одни звучали громко и властно, другие тихо и печально. Первые голоса принадлежали людям, вторые - ветру, облакам и траве.
Он мог быть Никифоровым-на-колесах, Никифоровым-автоцентром, Никифоровым-семьянином... Все? Думал: "У каждого человека есть ангел. Бабушка стояла над кроваткой двухлетнего Саши и говорила его матери: "Когда ты, доченька, ложишь спать Сашурку, перекрести и скажи: "Ангел, спаси и помилуй моего сыночка от вечера до полуночи, от полуночи до рассвета" - и будет спать крепко, потому что его ангел охраняет".
- Вот скоро встретимся в горсовете, - ответила на последний его звонок Полетаева. - Я буду выступать на комиссии по здравоохранению. И похвалю вас, если не испортитесь к тому времени.
- Ты наш друг, - сказал Никифоров. - Мы на тебя надеемся.