- Что у вас? - спросил Никифоров.
Тот не оглянулся, но на всякий случай оттопырил локти, словно боялся, что сейчас его начнут теснить.
- Я спрашиваю: что у вас? - повторил Никифоров громче, с дрожащей нотой в голосе.
- Александр Константинович, - сказала невидимая ему диспетчер Валя, на техобслуживание мы не можем принять ни одной машины. Этот гражданин...
- Но мне надо! - крикнул мужчина и только тут повернулся к Никифорову. - У меня помпа полетела.
И директор увидел униженность и затаенную ненависть в узких голубых глазах. Он ощутил, как ему передается враждебность, и заставил себя чуть-чуть улыбнуться, то есть не улыбнуться, а лишь приподнять углы рта.
- Мы не можем вас обслужить, - вымолвил Никифоров как можно приветливее. - Вы хотите, чтобы я не ремонтировал чью-то машину, а принял вашу, но так будет несправедливо. Приезжайте завтра к восьми, мы вас примем.
- Завтра? Нет! Мне надо сегодня.
- Ну как хотите... Сегодня мы принять не можем. - Никифоров пошел к выходу.
- Что вы за люди? - завопил толстый мужчина. - Вы не люди! Вы же глядите на людей, как на машины. А я с детьми еду! С двумя детьми. Эй, вы, жигулевский коновал, у меня маленькая девочка и мальчик! Номер 42-13, мы будем ночевать под вашими окнами.
"Почему они так смотрят? - думал Никифоров. - Неужели это никогда не кончится?" Он чувствовал, будто кто-то упорно подталкивает его к жесткому обращению с заказчиками, чтобы можно было сохранить свои нервы, сэкономить время и избавиться от ощущения вины перед каждым, кому он отказал. Отказывать могли бы другие, как это делалось во всех крупных автоцентрах. Но ведь так не получалось: местный центр, построенный на окраине маленького городка, и его директор Никифоров двигались по иному пути, определенному для них географической глушью, отсутствием нужных специалистов и провинциальным идеализмом. "С толстяком что-то не так, - решил Никифоров. - Это отчаяние, а не хамство. И к тому же дети... При чем дети?" Он вернулся, холодно спросил:
- Вы едете транзитом?
- Нет, - растерянно ответил мужчина. - То есть да. В отпуск! - Он стал суетливо разворачивать книжечку техпаспорта. - Город Кадников Вологодской области.
Никифоров сказал в окошко:
- Валя, он, оказывается, транзитный. Прими его на срочный. - И спросил вологжанина: - Чего же раньше не сказали, что едете транзитом? Транзит вне очереди, ясно?
- Спасибо, я не знал. Спасибо, честное слово, не знал, - стыдливо произнес тот. - Я и не хотел ехать на машине, но жена, знаете: в отпуск на машине... А я с ней не спорю, - мужчина улыбнулся, и его лицо немного скрасилось этой виноватой улыбкой.
Никифоров вышел на площадку перед центром, искал врачиху и думал, что слесари наверняка помытарят беднягу и что позднее надо будет зайти на срочный участок.
Цвета машин, стоявших в тени здания, напоминали июньский цветущий луг радуга синтетических эмалей "гранат", "коррида", "желто-песочная", "изумрудная", "ярко-синяя". На деревянной лавке, которую уже достало солнце, сидели заказчики, а рядом чернел обгорелый "жигуленок" с покосившимися передними стойками и глубоко продавленной крышей. Сколько уж перевидал Никифоров аварийных машин, как профессионал бестрепетно взирал на них, но внутри все-таки саднило, мерещилось, будто катастрофа была суждена ему, да на сей раз пронесло. И в самом деле, всякое с ним случалось на дороге, ведь дорога - это не просто асфальтовая полоса с откосами и кюветами по бокам, это всегда тайна.
Никифоров подошел к обгорелым "Жигулям". Среди стоявших перед машиной мужчин была молодая женщина в голубых джинсах, крепко стягивающих бедра, и в легкой трикотажной рубашке. Она была стандартно красива, как обыкновенная московская девушка-женщина из обеспеченной семьи, и не понравилась Никифорову. Наверное, она и была хозяйкой "Жигулей" (или наследницей?), во всяком случае, пригнала машину в автоцентр и теперь с улыбкой рассказывала любопытным мужчинам об аварии. Никифоров не стал слушать, с него хватало, что он понимал: там едва ли обошлось без жертв, а усмешечки рассказчицы были просто дешевкой, потому что она не испытывала и тени сострадания к тем, кто остался в горящей ловушке с заклиненными дверями.
Не найдя Полетаеву, Никифоров вернулся к открытым воротам и снова оглядел подъезд. Синий "фиат" с серыми от сухой грязи бортами резко подъехал к длинной очереди около мойки; на нем были краснодарские номера. Никифоров даже мысленно произносил слово "фиата на итальянский манер, с ударением на первом слоге. В Тольятти, где он начинал, так говорили все ветераны: "фиат". "Уехала, - подумал Никифоров. - Попросила кого-нибудь подвезти и уехала". Он посмотрел вдаль, на обесцвеченный расстоянием лесок, вспомнил зайца, снова удивился. Живая природа, окружавшая автоцентр, была скудной: серые воробьи, три дворняги и кошка из столовой жили рядом с автомобилями, а может быть, не только рядом, но и благодаря им.
Полетаеву он нашел неожиданно: она сидела в служебной, его собственной, машине, и не заметь он опущенного бокового стекла, ни за что бы не увидел ее. Он-то считал, что замки в дверях его вишневой "ноль третьей" закрыты, и, хотя видел внутри чей-то профиль, до него не доходило, что там кто-то сидит.
Он сел в машину, вставил ключ в замок зажигания и спросил:
- Хотели угнать? - Тронул машину назад, развернулся на пятачке перед воротами. - Недавно приезжал один летчик, у него "Волгу" на Кавказе угнали. Правда, заплатили пятнадцать тысяч.
- Угнали и заплатили?
- Зашел в ресторан, машина на улице. Вышел - машины нет, одни чемоданы стоят. Под чемоданами пятнадцать тысяч.
- Ну, у меня зарплата маленькая, могу только расписку оставить.
Никифоров засмеялся, повернулся к ней. Черная челка над серыми глазами, расстегнутый воротник, золотая цепочка на шее... Закрыла-таки столовую!.. Левая рука на спинке сиденья, ногти коротко острижены... Забралась в его "Жигули", наперед зная, что Никифоров ее повезет!
- Я в московскую дирекцию, - сказал он.
- В Москву-у? - разочарованно протянула она. Ей-то было в другую сторону, и он сразу пожалел, что соврал.
- Да, вызывают. - Он затормозил: возле мойки затевалось что-то странное. - Подождите меня. - И вышел, ничего не объяснив.
Никифоров чувствовал холод под ложечкой. Он всегда боялся, когда сталкивался с опасностью, потому что с детских лет был слабым, невысокого роста, многие хотели его подмять, и, сопротивляясь, Никифоров тратил больше сил, чем ему отвела природа на такое сопротивление. А сейчас на него глядела Полетаева, и он быстро шел к резвым парням-краснодарцам, затеявшим драку в очереди. Их машина косо стояла, подрезав путь оранжевой "Ладе" с московским номером. Коренастый кубанец, подняв большие кулаки, топтался перед рослым скуластым москвичом, который время от времени угрожающе замахивался. У обоих были разбиты губы. Трое других краснодарцев смотрели на них, не выходя из машины.
- Вы же нахал! - крикнул Никифоров крепышу. - Немедленно станьте в очередь.
Москвич двинулся в атаку, с глухим горловым хеканьем послал два прямых удара левой и правой. Кубанец отступил, но один из ударов достиг его носа, и нос мгновенно распух.
- Что вы делаете! - повернулся Никифоров к москвичу.
Звонко захлопали дверцы. Москвич оглянулся, крепыш сразу ударил его. И заодно ткнул под глаз Никифорова. Директор отшатнулся, очумело глядел, как четверо теснят москвича к придорожному полю.