И они же, комиссия, возмущаясь, стали спасать его, как только поняли, что обмануты мальчишеским самооговором. Да и кого бы они сейчас назначили вместо него? Дали отсрочку до конца года, чтобы он попытался взять план или чтобы они смогли подыскать замену. И выговор тоже дали. Ревизоры уехали вполне удовлетворенными. Дело, начатое кое-как, уже само поддерживало себя. Даже самого Никифорова это открытие поразило. То, что он знал - учебные часы в автоклассе, обязательное обучение второй специальности, преодоление страха перед автомобилем, инженерные дипломы мастеров, - было просто и не объясняло тайны превращения. А тайна была!..
С этими мыслями Никифоров дошагал до своего кабинета и там увидел плачущую Лиду. Ее лицо, всегда бледное и поэтому как бы просвечивающее, и теперь было бледным, на нем выделялся красный рот. Она говорила, а между веками и белками накапливалась прозрачная влага, выливалась из внутренних углов глаз, капала на темный стол. Девушка вытирала капли рукавом зеленой хлопчатобумажной куртки, испачканной засохшей краской.
- Успокойся, Лида, - сказал Никифоров. - Ну, успокойся.
- Он схватил ее вот здесь. - Она дотронулась до тою места, где нагрудный карман поднимался холмом. - Она вырывалась, а он смеялся, как зверь. Я схватила растворитель, чтобы плеснуть ему в глаза, тогда он выругался, как зверь, и отошел. Лучше я сяду в тюрьму, только терпеть уже сил нет.
- Успокойся, Лида, - повторил Никифоров. - Все будет хорошо, я тебе обещаю, - но в голосе, он чувствовал, не было уверенности, лишь тоска и растерянность.
Он вызвал мастера-маляра по селекторной связи.
- Я пойду, Александр Константинович. Не хочу его видеть.
- Иди, Лида. Все будет хорошо.
Никифоров вышел вслед за ней и еще увидел в коридоре перед лестницей ее невысокую фигуру в мешковатом костюме и ясно ощутил досаду. Он знал, что скажет про случившееся Журков. Можно и не идти к главному инженеру, не морочить друг другу голову подвигами этого хулигана, у которого тем не менее золотые руки: он, единственный в районе мастер, умел красить автомобили на одном дыхании.
- А чего думать? - сказал Журков. - Гнать надо.
- Как гнать, если он корифей в своем деле? У девчонок до сих пор краска ложится "шагреневой кожей".
- И будет ложиться! Он никогда их не научит, - хмуро сказал Журков. Его твердая нижняя губа крепко заперла рот.
- Давай рассуждать как руководители, - сказал Никифоров.
- Угу.
- Что "угу"?
- Я пока рассуждаю, - буркнул Журков. - Если б не рассуждал, я б ему ноги уже выдернул. А тут раздумываешь: кто без него будет красить? Как план обеспечить? Как замуж пойти и невинность соблюсти? Хочешь, посоветуйся еще с кем, а я тебе говорю: гнать взашей, иначе мы такие же сволочи, как он. Если не хуже.
- Лето да осень, вот и конец года, - сказал Никифоров.
- Я помню.
III
Сварщик Слава, молодой парень с круглым лицом и почти незаметными усиками, рассказывал:
- Он говорит, что кадров у него нет. "Все вы, - говорит, из казармы купца Ранетова, каждый сам по себе". А я говорю: "Я с Урала приехал, у нас казармы не было. У нас еще с Петра Первого демидовские заводы". "Все равно, - говорит, - все это самодеятельность, а до настоящего производства, как в Турине, на "Фиате", нам как до Киева раку ползти: кадров у меня нет, что прикажешь делать?" Так он говорит, а я стою. Меня до работы не допустили, потому что ко мне дружок армейский приехал, и мы того... капитально. Сам не знаю, чего он от меня хотел. Маляра-то они шуганули, но то маляр, а сварного найти на мое место, сам знаешь, проще простою. Тут он мне и говорит: "Слава, он незаменимый маляр, а ты заменимый, ты средний, как большинство, не могу же я уволить большинство?"
Слава удивленно замолчал и поворошил длинные волосы.
Бригадир Филимонов слушал, улыбался неопределенной бесхитростной улыбкой, но глаза не улыбались. Он был небольшого роста, с маленькими руками, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Филимонов принадлежит к той неистовой породе людей, с которыми трудно сладить одной силой. Несколько минут назад они вместе со Славой откатили от стенда разбитую (без крыши и стекол, с пустым моторным отсеком) машину и теперь курили, несмотря на строгий запрет курить в автоцентре. Неподалеку ацетиленовой горелкой срезали металлический сгусток того, что было задней частью новенького "универсала"; синяя с белой сердцевиной струя легко прожигала тонкое железо, оставляя за собой пузырчатый малиновый рубец, который быстро покрывался сине-черной окалиной.
- А что ж раньше не хотел рассказать? - спросил Филимонов. - Я уж думал, он тебе крепко врезал.
- Да нет... - ответил Слава. - В том-то и дело.
- В чем, в чем дело? - поморщился Филимонов.
- Что-то тянут резину с этой крышей. Пора принести, а то до перерыва ни одной стойки не сварю. Пойти, что ль, подогнать?
- Взял тебя голыми руками, вот ты и молчишь. Нету ее, этой разницы между им и тобой, он не хочет, чтобы она была, а до тебя не доходит, как без этой разницы. Тут-то он тебя и взял. И не тебя одного.
- Выходит, тебя тоже?
- Может, и так. Не люблю суперменов, не к добру пошла мода на показуху. А он хилый, голосок дрожит, рубаха на шее болтается, но я вижу - в нем хребет есть.
- Был у нас в части один из Донбасса, кожа да кости, а старички его не задевали... Вообще, конечно, с ним работать можно, ничего не скажешь. Губочев вот его боится, ну прямо смех берет.
- Ты приглядись-ка лучше: Губочев всех боится. С чего бы человеку всех бояться?
- Это не мое дело. Что-то крышу не несут, заснули, что ли... А правда, говорят, что ревизия неспроста была?
- Беда, что такие, как он, никогда не защищаются. Им кажется, раз у них руки чистые, значит, все кругом идеальные. Что там ревизия! Ему бы дорожить своим положением, самую малость бояться всякой мрази, тогда будет надежное дело.
- А разве есть, кто не боится? - спросил Слава.
- Легок на помине, - сказал Филимонов, и его глаза улыбнулись. К ним шел Никифоров.
- Здорово, мужики. - Директор пожал им руки, поглядел на красный "универсал". - Сейчас крыша будет.
- Все, несут! - весело сказал Слава, усики на его растянувшейся губе стали совсем незаметными. - Ты глянь, сам Губочев тащит!