— Если повезёт, уже сегодня увидите царя-батюшку, — сказал Фёдор.
— Непременно назад приходите, — сказала Христина, — я буду вас ждать.
ГЛАВА 5. Царь-мастеровой
Иван сказал: «Фиодор, собирайся», — и сам стал готовиться к встрече с царем. Марья позвала мужа в соседнюю комнату, и оттуда минут через десять вышел уже не Иван — отец семейства, а Иван — государев слуга.
Его костюм состоял из полотняной рубашки, отделанной такими же полотняными рюшами, суконного светло-серого камзола со скромной, но очень изящной вышивкой и тёмно-серого, мы бы сказали — мышиного! — цвета кафтана, тоже суконного, сшитого узко в талию, с расширенными полами. Плотные, болотного цвета кюлоты, серые чулки и большие чёрные башмаки с пряжками дополняли туалет. На голову Иван надел полагающийся по случаю завитой, в цвет собственных рыжих волос, парик, на него — шляпу-треуголку с широкими полями. Накинув перед выходом тёмно-зелёный плащ, Иван Петрович предстал перед своей женой и детьми и показался тинке красавцем из красавцев.
— Ах, как бы пошли ему серебряные пуговицы, — мечтательно проговорила Тинка.
— А мне бы пошёл какой-нибудь сухарик, — проворчал Тимка, и, будто услышав его слова, Мария протянула Тимофею кусок пирога, завёрнутого в холщовый лоскут.
— Угощайся, мальчик. День впереди ещё долог.
— Спасибо, большое спасибо, — сказал Тимофей, успев заметить, что пирог был с гречневой кашей и луком. Объедение!
Иван, Фёдор и Тимоха бодро зашагали вперёд. Тимофей исхитрился незаметно покормить мышат — и те совсем воспрянули духом. На сытый желудок всегда кажется, что всё худшее уже позади.
— Вот только про войну я не поняла, — продолжая прерванный разговор, сказала Тинка.
— Я понял, что мы вернули то, что нам и принадлежало, — ответил Тимка. — Шведы у нас забрали, а мы — у шведов.
— Так война-то ещё идёт. Значит, шведы опять у нас земли отберут?! Эх! Неужели без войны нельзя обойтись, договориться как-то?
Тинкины рассуждения прервал голос Феди.
— Батюшка, расскажи про царя, какой он?
— Увидишь, Фиодор, ни с кем не спутаешь! Государь очень высок, худ, лицом круглый, лоб очень большой — мудрый лоб! Бровь густая, нос изряден, губы пухлые, ус чёрный.
— Добрые люди, сюда подходите, пейте недорого горячий сбитень! — внезапно донеслось из утренней многоголосицы.
— Стихами говорят, слышишь, — розовые ушки Тинки дрогнули чуть-чуть.
— Реклама. Продают что-то. — Тимка тоже навострил ушки.
— Есть только мёд, а нету перца, пейте сбитень, чтобы согреться.
— А это что? Это и есть Мытный двор, про который твоя маменька говорила? — спросил Тимоха Фёдора, не столько из любопытства, сколько стараясь не показывать, как ему хочется попить сбитня.
— Нет. Это Морской рынок. Тут всякой всячиной торгуют. Сбитень-то в кабаке продают. Чуть подальше. А это зазывалы ходят. Вразнос-то теперь торговать запрещено, папенька сказывал. Все должны в специальных лавках торговать — прямо, говорит, как в Голландии.
Иван посмотрел на Тимоху.
— Сбитня хочешь?
Тимохе было неловко, даже ушам стало горячо.
— Хочу, — попытался басом сказать мышонок Тимка.
И, представьте, Иван его услышал и решил, конечно, что это мальчик ему ответил.
— Ну, давайте попьём.
Иван с мальчиками подошёл к маленькому домику, единственное окно которого было нараспашку. Прилавком служил подоконник, а за ним стоял здоровый мужик, который большим черпаком наливал в глиняные кружки что-то дымящееся и сладко пахнущее. Иван протянул сбитенщику монетку, дал Фёдору и Тимохе по маленькой кружке, а сам взял побольше.
Тимоха не забыл о своих подопечных и украдкой дал мышатам попробовать по капельке сбитня.
— Вода с мёдом, — облизнулся Тимка.
— С корицей и гвоздикой, — добавила большая любительница сладостей Тинка.
— Копейку не прячь, пей сбитень горяч! Целый денёк пей сбитенёк! — продолжил свою работу сбитенщик.
А наши путешественники отправились дальше. Пройдя по мосту через ров и войдя в тяжёлые ворота, Иван с мальчиками и мышатами оказались на огромной площади, обращённой к Неве, по периметру которой были разбросаны многочисленные постройки.
— Знай, Фиодор, государь Пётр Алексеевич сам чертить план Адмиралтейской верфи.
— Да разве это возможно, батюшка? — в голосе Фёдора слышалось такое искреннее недоверие, что Иван рассмеялся.