— На это вся моя надежда…
Раздосадованный Игорь поведал печальную песнь своей жизни в ожидании ответной реплики. Тогда девушка решилась:
— А чем черт не шутит! Давайте замараем наши паспорта! В конечном счете развод никто не отменял. Чего вы на меня так смотрите? Сами предложили, а теперь глазами хлопаете! Моя бабка семерых мужей за свои неполные восемьдесят лет сменила. Ну, правда, неофициально, да и в деревне как-то проще к ее страстям да любовям относились. Но бабуля мне добрую службу сослужила: на ее фоне мой один возможный брак с дальнейшим возможным разводом померкнет и затеряется.
Игорь растянул губы в улыбке от уха до уха, когда привел знакомиться уже невесту к своим старикам. Обрисовал ситуацию, получил одобрение бабушки, поддержку деда и их укоризненный взгляд на внука, что, мол, не поможешь девочке инструмент нести, явно ведь тяжелый. Им было невдомек, что зарождающаяся семья уже пережила миниверсию военных действий, когда Игорь настойчиво предлагал Оксане помощь в транспортировке, по его образному выражению, «этой огромной скрипки», на что получил суровый выговор: «Ты не муж мне еще, чтобы я тебе виолончель доверяла. У меня ближе нее никого нет, а ты только час назад нарисовался».
Дед Игоря, к счастью молодых, занимал пост директора городского мясокомбината, поэтому, выставив щедрый магарыч в виде разнообразных колбас, сосисок и сарделек, договорился с начальником ЗАГСа о максимально скорой регистрации брака.
В результате Оксана получила новую фамилию и завистливые взгляды подруг, Игорь — право участия в заграничных рейсах, а страна Советов — новую ячейку общества.
И стали они жить-поживать, разделяемые по восемь месяцев в году беспощадными километрами и часовыми поясами. Игорь жил от рейса к рейсу, Оксана преподавала в школе музыку и давала частные уроки игры на фортепиано и виолончели. Дарованное судьбой и работой молодого супруга свободное время они проводили, ни на секунду не отрываясь друг от друга. Про возможный развод никто и не вспоминал.
Через долгие десять лет супружества и периодической совместной жизни в один из отпусков Игорь постарался над пополнением в их неординарной семейке.
Девочку с глазами цвета штормового моря назвали Авророй. От отца девчушке досталась стать, от матери — очаровательное личико, от судьбы-злодейки — картавость. Последняя служила причиной для редких насмешек в детстве и юности, а в дальнейшем — лишь поводом для раздражения самой Авроры. Она чаще молчала, чем разговаривала, а если говорила с кем-то долго и много — значит, этот человек избранный. Не иначе. Семья и немногочисленные друзья девушки сходились во мнении, что незначительный дефект речи лишь придает ей дополнительный шарм, но ни коим образом не уродует.
Если бы Игорь и Оксана, впоследствии превратившиеся в Игоря Сергеевича и Оксану Дмитриевну, заранее знали о картавости и порожденных ею комплексах у своей дочери, то, вероятно, прозвали бы ту Настенькой, или Леночкой, или Ниночкой… От того, что вариантов этого «или» было в изобилии, супруги испытывали неугасаемое чувство вины.
Спустя недолгие восемнадцать лет Чернова Аврора Игоревна потратила свою первую университетсткую стипендию не на подготовку к будущей свадьбе, а на занятия с логопедом, за что и схлопотала укоризненный взгляд молодого жениха.
Впрочем картавость девочки с глазами цвета штормового моря воспитала в ней (наравне с матерью, конечно) способность подбирать слова ( с отсутствием той самой злополучной «Р»), а также самоиронию. Над последним особенно потрудилась Оксана Дмитриевна, сочетавшая в себе утонченность аристократки и прямоту и простодушие крестьянской девки, что объяснялось ее происхождением и от «дворян», и от «простолюдинов». Она с легкостью могла в течение одного часа неоднократно менять свой музыкальный репертуар от Бетховена и Баха до матерных частушек. Сама про себя она говорила, вторя Марине Цветаевой:
«Обеим бабкам я вышла — внучка:
Чернорабочий — и белоручка!»
Опять-таки благодаря дедовым связям в молодой семье имелся кассетный магнитофон с функцией аудиозаписи, и почти перед каждым рейсом Игоря его жена третировала его же дочь, дабы «сварганить любимому папочке подарок на долгие месяцы плавания». Оксана включала магнитофон и четко проговаривала: «Давай, Аврора, запоминай. Сейчас я нажму на эту красненькую кнопочку, а ты скажешь: «Привет в Карское море Чернову Игорю Сергеевичу от Черновой Авроры Игоревны!» Аврора уже после первых четырех слов, слыша огромную разницу в произношении этой фразы матерью и ей самой, комично выпячивала нижнюю губу в наигранной обиде, а ее мать в этот момент успевала снять ее забавную мордашку на полароид (еще одна реликвия клана Черновых) и заливисто засмеяться. Она-то прекрасно знала, что кассету Игорю на корабле если и получится послушать, то очень и очень дозированно, а фотокарточка всегда будет под рукой и сердцем. С обратной стороны получившихся снимков Оксана писала небольшие послания, которые имели почти один и тот же посыл: «Возвращайся скорее. Не расстраивай дочь. Люблю».