Распрощавшись с подругой, Олимпиада тревожно перекладывала эссе и не могла разглядеть за строчками текста. Она знала, что Аврора может сорваться посреди ночи домой, ведомая беспринципной жалостью.
Олимпиада восторгалась подругой и теми изменениями, которые с ней произошли при получении рабочего места и трудовой книжки. Динамика кухни не оставляла места нерешительности. Не сразу, но такая долгожданная уверенность и инициативность захватили все существо Авроры. Подруга морально окрепла – тесное знакомство с начальницей не прошло даром.
Но глубоко внутри своей личности Аврора сохраняла маленького и неуверенного ребенка, который стыдится и стесняется лишний раз привлечь к себе внимание, отозваться грубостью на хамство и неуважение, принять решение, идущее вразрез с мнение большинства или важного для Авроры узкого круга людей. Олимпиада знала об этом как никто другой. Когда Аврора приходила к подруге почаевничать и поболтать, она вываливала на ту, все, что в ней накопилось: мысли, идеи, эмоции. А после, когда покидала Олину квартиру, звонила ей и стыдливо причитала:
– Прости меня, Олененок! Ты же знаешь, что я если заговорю про одно, то расскажу про все сразу. Наговорила тебе обо всем подряд. Даже тебя толком не выслушала.
– Рорик, ты идиотка! За какие грехи ты свалилась на мою голову?!
К счастью или к сожалению, Аврора задушила в себе порыв вернуться к Антону и пожалеть его. Если бы она знала, что творится с пока-еще-мужем, она никогда бы не решилась уйти от него, не заикнулась бы о разводе. Она бы терпела и дальше, но осталась с ним под гнетом вины за причиненные боль и страдания.
После того, как за Авророй с Анечкой хлопнула входная дверь, Антона начало рвать. Всю ночь его буквально выворачивало наизнанку. За несколько часов постаревший на «–дцать» лет и похудевший на «–дцать» килограммов, Антон все-таки отправился на работу. Останься он еще немного один в квартире, он бы, наверняка, зашелся кашлем, выплевывая легкие, потому как тошнить его уже было нечем: пищу последних дней и желчь он из себя выдавил. Антон не умел выражать и выплескивать свои эмоции, поэтому психологическая боль трансформировалась в соматическую.
Слишком тяжело, слишком невыносимо оставаться в квартире, пропахшей рвотой и одиночеством.
Он упустил тот момент, когда Аврора начала отдаляться от него. Он не знал, что он сам тому причиной, и даже не подозревал, что нужно в срочном порядке спасать семью. Выдернуть шнур, выдавить стекло; выбросить шлюпки и надувные жилеты; раскрыть парашют – какая инструкция при крушении должна сработать? Какие инструменты использовать?
Антон, упустивший нежность жены, невольно стал искать эту нежность во взглядах других женщин. Он не помышлял об измене осознанно, но сновидения ночь от ночи рисовали преступные для «идеального» мужа и «идеальной» семьи картины. Антон утолял свою вину, сваливая подозрения в неверности на Аврору. Он страдал от так называемой спроецированной ревности и заставлял страдать жену.
Он боялся остаться один. До дрожи и ступора. До неприличной для взрослого мужика мальчишеской истерики.
В возрасте восьми лет Антон играл с соседскими мальчишками в футбол и во время матча выронил из кармана спортивных штанов связку ключей от дома. Сам не заметил как. Дружная ватага парней постарше и помладше отправилась на поиски, но не смогла порадовать безутешного товарища. Антон представлял, как разозлится мать. Он успел поплакать, подготовить извинительную речь и проводить взглядом старших ребят, разыгрывающих мяч с центра поля.
В те времена домофонов и сотовых телефонов еще и в помине не было, и, когда Антон подошел к родному подъезду, он стал громко-громко кричать по слогам:
– Ма-ма Све-та!
Только вот ответа не последовало. Ни после первого вскрика, ни после десятого. В подъезде жили большей частью пенсионеры, которые в ту летнюю пору окучивали овощи на грядках. Ему никто не открывал и никто не отзывался.
Страх наказания сменился значительно более жгучим – никогда не попасть домой, не увидеть маму, остаться одному на всем белом свете. Он не мог остановить слезы и печальные картины возможного будущего. По его ощущениям, прошли годы, прежде чем мама высунулась из окна и заприметила заливисто рыдающего маленького сына. Она молниеносно выбежала на улицу и крепко прижала к себе мальчика. Он вцепился в материнскую руку и еще долго не мог отпустить. Физически не мог, пальцы словно заклинило в единственной комфортной позиции.