Вот он поправляет подол белого пышного платья своей невесты и сам себе завидует: «Посчастливилось же отхватить такую красавицу». Вот он примеряет на Аврору свою фамилию и говорит, что ей пора придумывать новую роспись, чтобы не затормозить при получении паспорта.
Вот Аврора приходит из женской консультации с новостью о внезапной беременности. Антон счастлив, потому что не знает, как может быть иначе. Не утолив в должной мере свое тщеславие на футбольном поле, он требует у судьбы репарации в виде маленького человечка с его – Антоновым – лицом.
Вот он держит Аврору за руку в больничной палате, когда та кормит новорожденную дочку грудью. Антон боится взять кроху на руки, поэтому позорно сбегает в коридор, где сердобольные врачи подсовывают уму под нос нашатырь.
Вот маленькая Анечка, проглатывая звуки, неумело говорит: «Папа». Аврора сияет ярче трех лапочек в шестьдесят ватт каждая, а он недоумевает: «Папа? Я?! Уже? Как это произошло?»
Вот Аврора говорит о том, что планирует устроиться на работу. Антон чувствует угрозу для своей роли мужа и взрослого мужчины, ведь если его жена приобретен новый социальный статус, значит, на роль жены будет отводиться меньше времени. Социальные роли – созависимые величины. Антон не может так рисковать и высказывает Авроре категорическое «нет».
Вот они гуляют по Казани и впервые за долгое время синхронно смеются, катаясь с горок в аквапарке. Антон находит в себе силы признаться в том, что он заговорил о втором ребенке, чтобы забетонировать Аврору в качестве жены и матери, чтобы он получил какие-никакие гарантии. Он делает вид, что согласен с женой, но бесконтрольный страх начинает прорываться наружу.
Вот он смотрит в бледное лицо Авроры и не узнает в ней ту девчонку, в которую влюбился молодым студентом. Он озадачен: «Это я сделал с ней такое?»
Вот Аврора начинает работать кондитером, он теряет ее успокаивающее присутствие рядом и начинает истерично беситься. Он не верит, что Аврора променяет его на работу, но может променять на другого мужчину. Ему важно знать, что он по-прежнему единственный. И он начинает спрашивать, с каждым разом все более грубо. Он упивается собственной ревностью. Изредка он корит себя за отстраненность жены, считает это расплатой за эротические пляски своего подсознания, за присутствие других женщин в сновидениях.
Вот он смотрит, как его друзья под темное пиво оскорбляют самыми низкими эпитетами дорогую ему женщину. Но он слишком пьян, не может даже вставить слово. Хотя очень хочется ударить и остаток ночи смывать кровь со сжимающихся кулаков.
Он смотрит в глаза своему страху и говорит: «Из-за тебя я заставляю ее страдать».
Антон в бесконечной круговерти между «нужным» и «должным» потерял ту любовь, которую мужчина должен испытывать к женщине, муж – к жене. Он любит Аврору, но иной любовью – такой, при которой ты будешь счастлив за нее, если она улыбнется в объятьях другого мужчины, а она позволит тебе стать настоящей семьей с другой женщиной.
Откровение, на которое сподобился Антон, — первый шаг к эмоциональному взрослению. Он лежал на нерасправленном диване и признавался в том, что ни Аврора, ни кто-либо другой не способны побороть его страх остаться одному. Это его и только его прерогатива.
Страх — это абстрактная сила, которая приобретает очертания только в глазах своего носителя. Остальные люди к нему слепы.
Каждый страх индивидуален. Каждая арахнофобия или клаустрофобия специфична и уникальна.
Люди склонны искать защиты у других людей. Но другие люди способны защитить лишь от проявлений страха — будь то пауки или замкнутые пространства, но не от страха как такового. Победить исходник под силу только его носителю.
Страх — психологическая особенность, а не мифическим дракон, которому с определенной регулярностью нужно подносить новых и новых жертв.
Антон смотрит в глаза своему страху и говорит: «Ты не мифический дракон, а Аврора не жертва. Я не поделюсь ею с тобой. Я был слишком слаб и наивен, чтобы бороться, но я повзрослею и одержу победу».
1 Make love, not war – занимайтесь любовью, а не войной (с англ.). Небезызвестный девиз хиппи.