— Олененок, ты что сейчас делаешь?
— Реву.
— Что-то случилось? Мне приехать?
— Нееее, Маркова… Не дергайся, – всхлип на другом конце провода.
— Оль, я же волнуюсь за тебя!
— Каждой половозрелой бабе хотя бы пару раз в месяц положено порыдать. Я за август еще не выполнила план, так что сижу и наверстываю упущенное. Я, как только приду в состояние клинической нормы, так сразу перезвоню, ладушки?
— Ладушки…
Аврора вспоминала, сколько она в среднем тратит времени на один сеанс «порыдать» и ждала весточки от Олимпиады только на следующий день или, в лучшем случае, через несколько часов. Подруга оповестила Аврору телефонным звонком через пятнадцать минут.
— Я слушаю тебя, Рорик. Что ты хотела?
Голос Олимпиады звучал на удивление ровно. И если всхлипы еще можно подавить, то заретушировать заложенный нос — обязательный спутник продолжительного плача — никому не под силу..
— Нет уж, это я тебя слушаю. В связи с чем была истерика?
— У кого истерика?
— Не у меня же!
— Судя по тому, как ты кричишь, именно у тебя.
Несколько секунд подруги напряженно дышали по обе стороны трубки.
— Рорик. Истерикой и не пахло. Мне необходимо было чутка всплакнуть.
— Ты же не ответишь мне, по какой причине?
— Я ответила. Потому что так положено.
— Тогда… С какой целью?
— С целью восстановления водного баланса в организме! — наигранно весело ответила Олимпиада, желая поскорее свернуть тягостную беседу.
— С этой же целью могла просто сходить в туалет.
— Пф… Узко мыслишь, Маркова.
— Олененок…
— Что?
— Ты каждый месяц выполняешь этот план?
— Пытаюсь…
– А если нет желания плакать, что тогда? Классические возбудители плача – «Хатико» и «Белый Бим Черное ухо»?
– Нееее, Шопенгауэр! Артурчик – такой мнительный параноик, что невозможно остаться равнодушной!
— И как твоя норма за август?
— Шикарно! Я думаю, что можно даже будет пропустить сентябрь. Я, видишь ли, пошла проверенным темпом под кодовым названием «пятилетка за три года».
Аврора силилась прогнать колкий стыд и задать интересующий ее вопрос:
— Олененок, а если я скажу, что мне, вероятно, не стоит уезжать? Что, если я ошиблась? Ты разозлишься, да?
— Нет, Рорик, что ты! Я всего лишь пойду на очередной заход «порыдать». Сразу же и за октябрь норму выполню. Вот что за несусветную чушь ты несешь?! Я изо всех сил тебя оправдываю тем, что ты долгие и долгие годы подчинялась решениям других людей, а сейчас тебя банально дискомфортит от окончательного и безвозвратного перехода ответственности в твои руки. Оттого и пытаешься отбрехаться от собственного выбора. Так с разводом было, теперь вот с переездом. Но должны же быть какие-то границы!
— Оль…
— Нет, ты дослушай! Ты мне сейчас звонишь для того, чтобы я тебе прямо или косвенно указала на наилучший для тебя жизненный план. Олимпиада, мол, мудрее, пускай подскажет. Баста, подруга! Приняла решение — имей смелость нести за него ответственность. Аврора… Давай-ка сама. Своей головой. Я отключаюсь. Позвони, как что-нибудь надумаешь.
Олимпиада вспоминала, сколько ее подруга в среднем тратит на простецкие бытовые нужды, будь то выбор пары джинсов или шампуня, и ждала окончательного решения Олимпиады только на следующий день или, в лучшем случае, через несколько часов. Подруга оповестила Олимпиаду телефонным звонком менее, чем через пятнадцать минут.
— Олененок… Я поеду.
— Я знаю.
Этим же вечером подруги встретились в кафе. Аврора предлагала прийти к ней в гости, даже бессовестно заманивала свежеиспеченными булочками, но Олимпиада справедливо подметила: «У тебя остались последние дни на свободе. Дальше начнется добровольное кухонное рабство. Позволь кому-нибудь тебя накормить. К тому же нам не помешает немного высокоградусных коктейльчиков, а ты их в доме не держишь».
Олимпиада обожала свою подругу, но, вместе с тем, ненавидела дружить с женщинами из-за их почти поголовной обидчивости и страсти манипулировать окружающими при помощи этих обид. А несколькими часами ранее Олимпиада была резка, если не сказать груба. Она волновалась, что до отъезда подруги в Сочи они сохранят какие-то невысказанные обиды.