Он впервые встретил женщину, об абстрактном образе которой талдычили его друзья, – ту, жажда увидеть которую не утоляется с наступлением нового дня, в которой в новый момент времени открывается нечто неизведанное, непредсказуемое. И подкрепляется эта характеристика итоговым ощущением восторга.
– Я салат уже нарезал. Теперь хочу обниматься.
– Подожди минутку. Только омлет по тарелкам разложу.
За завтраком Аврора по-детски искренне делилась эйфорией от знакомства с Кешиными друзьями, а затем вспомнила не вполне ясный для нее инцидент:
– Кеша, а почему Алена удивилась, когда я рассказала про колесо обозрения?
– Потому что я дико боюсь высоты, – буднично, с набитым ртом.
– Почему не рассказал сразу? Мы бы тебя за собой не потащили! – вспоминая закашливающуюся Алену, Аврора предположила масштабы Кешиной фобии.
– Я бы сам за вами потащился. Мне этот страх не портит жизнь, но и радости не добавляет. Я решил, что при вас не поддамся. Собственно так и произошло. Да и к чему сейчас разговаривать, если я вытерпел, а не валяюсь под капельницей с сердечной недостаточностью? Решение составить вам компанию – это маленькая шалость, сумасбродство. Называй, как угодно. Но ни в коем случает не дикость и чрезмерный риск.
«А ты думаешь, легко сильному, умному мужчине признаться в своих слабостях?», – вспоминала Аврора исповедь матери. Нет, не легко. Ее отец прятался почти тридцать лет. Кеша старательно прятал горечь от собственного признания, но Аврора не пропустила смену его настроения и интонации. Если он признался ей, значит, желает заслужить доверие. Значит, не станет носить маски и рисовать выгодный образ. Значит, пора отпустить тормоза и признаться себе если не в любви к этому мужчине, то в ее зачатках.
Его крайняя степень искренности и непосредственности, отказ от спасительной иронии напомнили Авроре новогоднюю ночь, когда Марина под неодобряющим взглядом управляющего влетела на кухню и категорично заявила:
– До Нового года пять минут! Ничего не знаю – сделаем паузу!
И подгоняла официантов, вкладывающих в руки поварятам по бокалу шампанского, карандашу и крохотному блокнотному листу.
– Скоро куранты! Записываем желания и не филоним!
Аврора, погруженная в цейтнот кухни, вывела первое, что пришло ей в голову. А потому самое честное. «Хочу влюбиться».
После, в самолете до города N., она смеялась над собственной глупостью и наивностью. Ей казалось постыдным импульсивное признание – слишком наивно для матери быстро взрослеющей девочки и бренд-шефа популярной кондитерской.
Когда в ее жизни появился мужчина, поборовший перед ней свой стыд и признавшийся в несоответствующем его образу и статусу страхе, Аврора подумала: «Кажется, сбылось».
Глава 16
В конце августа Антон привез Анечку в Сочи. Соскучившаяся по матери девочка, заприметив Аврору в зале ожидания аэропорта, с разбегу врезалась ее ласковые руки и беспрестанно обнимала. Бывший муж проводил их до квартиры и под просящим взглядом дочери согласился остаться на кофе.
– Антон, ты какого числа возвращаешься в N.? – спрашивала Аврора, когда Аня убежала перекидывать заполнившие немалую память телефона фотографии на ноутбук.
– Пятого сентября самолет. Номер в гостинице уже снял. Я бы хотел отвести Аню на линейку в школу, если ты не возражаешь.
– Спрашиваешь еще! Конечно, не возражаю!
– Вот и чудненько! А чего это ты от меня те булки с маком закроила? Дай сюда, продегустирую.
Они смеялись, как много лет назад, делились новостями и планами. Иногда для такой легкости и спокойствия достаточно развестись.
– А тебя на работе не потеряют? Переживет клуб длительное отсутствие главного креативного элемента айти-отдела?
– А я не рассказывал разве? Я же уволился.
– Что? Когда?
– Да еще зимой. Ты когда рассказала, что Аня фигурным катанием занялась, я подумал, что это отличный повод периодически приезжать в Сочи, навещать ее на соревнованиях. Видеться только на каникулах – это слишком редко. Я не хочу очнуться тогда, когда поведу ее под венец к какому-то парню.
– Но ты мог прилетать просто так…