(Кстати сказать, именно по этой причине профессор Шток поначалу планировал дать ей название «медуза-отшельник», чтобы подчеркнуть сходство повадок медузы с повадками земного рака. Но его пятилетняя внучка Тереза упросила назвать «эту зузу» прыгуном.)
А пока медуза-прыгун отлеживалась в чужой раковине, ее прозрачная, желеобразная тушка вырабатывала монооксид углерода, также известный как угарный газ, – который как раз и служит источником ее легендарной прыгучести поутру, когда медуза поднимается из рифовой полутьмы на щедро залитую солнцем поверхность…
Афина поглядела на глубиномер. Минус десять метров.
Она зависла и внимательно осмотрелась по сторонам. Ни единой медузы вокруг. Стравила еще немного воздуха из компенсатора плавучести и опустилась ниже.
Хотя по их человеческим меркам еще длился день, по распорядку рифовой живности уже начинался вечер.
Минус двадцать. На этой глубине было совсем сумеречно.
Афина включила мощный фонарик, пошла ниже.
Приборы показывали, что дно под ней находится на глубине тридцать пять метров. Это означало, что именно там, а не где-нибудь еще, должны привольно чувствовать себя медузы-прыгуны…
«Интересно, они перед тем, как лечь спать, зубы чистят?» – подумалось Афине.
Если бы рядом с ней был Григорий, она наверняка поделилась бы с ним этой остротой.
Но ее муж, увы, ненавидел погружения. «Весь небольшой запас отваги, отпущенный мне природой, истрачен мною на получение пилотского сертификата, а на подводное дело ничегошеньки не осталось», – отшучивался Григорий.
Наконец минус тридцать три.
Ноги Афины – обутые в черные неопреновые боты и ласты с блудливыми русалками – встали на морское дно, поднимая клубы серого ила и колючего крупного песка.
Афина направила себе под ноги луч фонарика.
Где же они, эти раковины с медузами-прыгунами? Как их отличить от тех раковин, которые без прыгунов? Почему в энциклопедии об этом не написали?
Она искательно похлопала себя по кармашку жилета-компенсатора, где должна была лежать сетка для транспортировки улова. Слава Богу, та была на месте.
Эта детская песенка неотвязно вертелась в мозгу у Афины, пока она парила над дном, осматривая раковины.
Ни одна из них не была похожа на фотографию-эталон. Какие-то мелкие, выкрошенные, явно необитаемые…
Но на пятой минуте поисков инопланетный Посейдон все же сжалился над Афиной и послал ей первую медузу-прыгуна! А потом и еще двух!
Тем временем на глубине стало совсем темно.
А когда Афина поднимала голову вверх, к поверхности воды, темно было уже и там. Ни бликов, ни теней далеких волн.
По-видимому, солнце уже зашло за верхушки деревьев.
«Три есть… Вот бы плюс к ним еще столько же – и можно всплывать! Сколько там весит этот недокормленный Белошапко? Ну максимум килограммов семьдесят. Это значит, шести-семи медуз должно хватить…»
Казалось, до каждой новой находки успевает пройти целая вечность…
Между тем Афина адски замерзла. А еще у нее начала болеть голова. Вдобавок совершенно некстати хотелось в туалет! И пить! И вообще…
И лишь осознание того, что ее блуждания во тьме опасного инопланетного океана – последняя надежда умирающего от смертельного отравления солдата, придавало ей куражу.
Наконец некстати сел мощный фонарь.
В баллонах осталось всего пятьдесят бар воздуха.
На ощупь закинув в сетку последнюю раковину с медузой-прыгуном, Афина начала степенное всплытие…
Вслед за этим триумфом индивидуальной воли пришел черед триумфа отечественной медицинской техники.
Ловко орудуя препараторскими скальпелями, Афина отделила газовые мешки медузы от студенистого тела.
Между прочим, поскольку медузы-прыгуны являлись, строго говоря, не моносуществами, а колониями из нескольких специализированных особей, подобная операция не была для них смертельной. Газовые мешки обещали восстановиться через неделю-две.
«Возьму их с собой на Землю», – решила Афина, которой была невыносима мысль о том, что она сознательно губит живое существо.
Афина поместила газовые мешки в приемник биоматериалов полевого многорежимного анализатора-дезинтегратора «Рязань-2». Набрала на панели управления слово «пилюгин» и нажала кнопку «пуск».
– Товарищ Афина! – Это был фельдшер Алексей Прохорович, лицо его, покрытое крупными каплями пота, имело самое отчаянное выражение. – Белошапко пришел в себя. У него галлюцинации… Он бредит… Агрессивный такой! На меня напал!