Его голос звучит столь серьезно, что я опять не удерживаюсь от смеха. «Кладбище», где мы похоронили хомяков, — это небольшой пустырь позади дома Хиддеров. Когда-то нам всерьез казалось, что к хомячьим могилкам надлежит ходить, как к человеческим. Теперь же, хоть и давно притупившаяся боль от утраты крошечного друга еще живет где-то в дальнем углу моего сердца, воспоминания о похоронах, разумеется, вызывают улыбку.
— Ты давно не ребенок, — напоминаю я Даррену.
— Но детские мечты, если их не осуществить, не покинут тебя до гробовой доски, — говорит он.
Мы мгновение-другое смотрим друг на друга не мигая, а потом смущенно отводим взгляды.
— Нет, — говорю я, сознавая, что, если развить его мысль, это бог знает чем закончится. — Ночью мы на могилки не поедем, даже на хомячьи. Выкроим время днем. Если, конечно, ты не завтра уезжаешь?
Даррен качает головой.
— Не завтра.
Какое-то время молчим. Вспоминаю, на чем прервался наш разговор о Себастьяне, и возгораюсь неукротимым желанием продолжить его.
— Ты спросил, когда мы с Себастьяном поженимся… — Взволнованно сглатываю слюну, смачивая пересохшее горло. — Думаю, свадьбы вообще не будет.
Даррен смотрит на меня с сочувствием, к которому, как мне кажется, примешивается некое не вполне уместное чувство — радости или облегчения. Спешу продолжить, чтобы не задумываться об этом и не наделать неверных выводов.
— Я еще ни с кем про это не разговаривала. Только с Бобби, чтобы они с Сарой строили планы независимо от моих. И с Мелани. — На минуту умолкаю и собираюсь с мыслями. — Дело в том, что, когда я летала к Себастьяну в последний раз, он поставил вопрос ребром: или закругляйся со своим агентством теперь же и переезжай ко мне, чтобы до свадьбы какое-то время пожить вместе и поближе узнать друг друга. Или… — Мои губы снова начинают дрожать. До боли сжимаю их, чтобы больше не ныть.
— Или что? — спрашивает Даррен таким тоном, будто продолжение моей фразы не очевидно.
Глубоко вздыхаю, пытаясь привести в норму дыхание.
— Или давай расстанемся, — произношу убийственные слова, которые до сих пор старательно пыталась не вспоминать ни в разговорах с кем бы то ни было, ни даже в рассуждениях с самой собой.
Даррен хмурится и качает головой.
— Подожди, подожди… Что-то я ничего не пойму. А любовь? Любовь у вас была?
— Была! — почти вскрикиваю я. — И есть, — добавляю я гораздо тише. — Себастьян говорит, что я его богиня, залог его счастья. Он бывает очень романтичным. Сдержанно романтичным, — поправляю себя. И спешу добавить: — Но мне это нравится.
— Да уж! — Даррен хмыкает.
— Именно из-за любви ко мне он и хочет, чтобы я скорее к нему переехала! — восклицаю я, охваченная желанием защитить Себастьяна. — А мое агентство, работа… Ну, такие уж у него взгляды на жизнь. По его мнению, идеальная семья — это когда женщина посвящает себя детям, а мужчина обеспечивает их всем необходимым.
— Ты разделяешь это мнение? — с нотками злости спрашивает Даррен.
Втягиваю голову в плечи, будто желая спрятаться от мороза.
— Не совсем.
— Не совсем? Или вообще не разделяешь? — настойчиво уточняет Даррен. — По-моему, каким бы современным ни был твой Себастьян, его отношение к семье и к женщине в высшей степени допотопное.
Тяжко вздыхаю, понуриваю голову и на миг закрываю глаза.
— Я запуталась, так запуталась, что, кажется, скоро не выдержу.
— Выдержишь, — неожиданно нежным голосом говорит Даррен. — Главное, принять верное решение.
Медленно поворачиваю голову и смотрю на него с надеждой, как на гадалку, которая вот-вот расскажет тебе всю правду о завтрашнем дне.
— Наверняка он отвел тебе на размышления какой-то срок?
Удивленно киваю. Надо же, какой догадливый!
— Да. Два месяца. Мы решили все это время вообще не общаться — чтобы не мешать друг другу. Впрочем, Себастьяну обдумывать нечего. Если я позвоню сегодня же и скажу, что уже готова переселиться к нему, он будет только рад. Все зависит от меня. А я… — Из моей груди вырывается стон.
— Прошу тебя, не надо так изводить себя, — просит Даррен, легонько похлопывая меня по плечу.
Киваю и договариваю:
— А я — представляешь? — все это время хожу как в воду опущенная и никак не могу заставить себя поразмыслить обо всем трезво и спокойно.
— Если не можешь, значит, и не мучайся, — уверенно говорит Даррен. — Решение придет само собой, может за единственную минуту. Не исключено, не в назначенный срок, а раньше или позже.
— Позже нельзя. Себастьян разозлится!
Даррен смотрит на меня с прищуром.
— Ты что же, боишься его?
Энергично качаю головой, внезапно сознавая, что я действительно побаиваюсь жениха.
— Нет, ну что ты… Точнее… Я его просто уважаю. Преклоняюсь перед его порядочностью. И не хочу разочаровывать.
— То есть мысль о том, что срок, возможно, придется нарушить, тебя пугает? — спрашивает Даррен, пытливо вглядываясь в мое лицо.
Пожимаю плечами и вся сжимаюсь.
— В некотором смысле…
— Значит, ты не чувствуешь себя с ним свободно? Стремишься соответствовать каким-то его требованиям и вынуждена все время поступаться какими-то своими интересами?
К чему он клонит?
— Гм… вроде того.
— Стало быть, ты все же боишься его, — заключает Даррен. Он заправляет за мое ухо тонкую прядку выбившихся из прически волос и со всей серьезностью смотрит мне в глаза. — Нельзя все время пребывать в страхе. Ты должна либо как-то изменить положение и отделаться от боязни, либо… — Он умолкает.
Как хорошо, что я сейчас не одна. Если бы рядом не было Даррена, мне бы, наверное, казалось, что выхода из этого лабиринта вообще нет.
— Знаешь, — произносит Даррен приглушенным голосом, — хоть я совсем не знаю твоего Себастьяна, хоть он безумно успешный и все прочее, но, на мой взгляд, тебе нужен совсем другой парень.
— Что?! — вырывается у меня.
— Тебе нужен другой мужчина, — тверже и громче, не глядя на меня, повторяет Даррен.
Усмехаясь, качаю головой. Нет, расставаться со всеми своими мечтами о нашей с Себастьяном общей жизни я не готова. Да и не хочу. Нужно всего лишь устроить все так, чтобы и он и я остались довольны. Возможно ли это? — звучит в моей голове тонкий голосок. Не знаю. Проклятье! Я поразмыслю обо всем потом. Не стоит портить такой вечер.
— Это я так его описала, — говорю я, убеждая себя в том, что сгустила краски. — Себастьян не только фанатично увлечен бизнесом и не только строг в своих суждениях, он еще и тактичен, воспитан, хорош собой. Я ни разу не слышала, чтобы он на кого-то повысил голос. Даже злиться и негодовать у него получается сдержанно, культурно. Это, знаешь ли, большая редкость.
Даррен поводит плечом и что-то собирается ответить, но, видимо, передумывает и лишь качает головой.
— Мне просто не хотелось бы, чтобы ты страдала, — говорит он, по-прежнему глядя на ветровое стекло.
— Спасибо, — отвечаю я.
Замечаю, что у него на скуле вздрагивает мускул. И что нервно дергается кадык.
— Думаешь, я просто так это сказал? Ради красного словца? — Он неожиданно поворачивается ко мне и смотрит на меня исполненным чувств напряженным взглядом. — Нет, Джой. Мы много лет не виделись, и, может, в каком-то смысле и правда друг друга теперь не знаем, но что-то из глубин детства, оттуда, где все начиналось… оно ведь навсегда остается с тобой. — Он протягивает руку, нежно треплет меня по щеке и грустно улыбается. — Мне правда очень важно, чтобы ты была счастлива.
— Спасибо, — повторяю я, охваченная странной тоской и желанием набраться мужества и резко переменить жизнь. — И спасибо за то, что выслушал меня, что попытался помочь. — Мои губы растягиваются в такой же, как у него, печальной улыбке. — Удивительно, что я заговорила об этом с тобой. Настолько откровенно я не болтала о Себастьяне ни с кем, даже с Мелани. Хоть и очень в этом нуждалась.
— Серьезно?
Киваю. Какое-то время молчим. На меня вдруг находит необъяснимая робость. Возникает чувство, что и руки я сложила на коленях не так, как надо, и прическа у меня безбожно растрепалась. Но что самое главное — похоже все это и массу других мелочей замечает Даррен. Черт! А я так радовалась, что при нем могу дышать совершенно свободно!