Но зря надеется Орлов услышать от Вацлава Иванова всю правду - не такой он, Вацек, дурак, чтобы всё выкладывать.
Вацлав взглянул исподлобья на жесткое лицо Александра Григорьевича:
-Ничего я не скрываю! Просто бабушка тогда, в 1931 году, ошиблась, но исправлять ничего не стала - от злости на ОГПУ, наверное.
-Ну-ну! Ошиблась, говоришь? В чём была эта её ошибка?
-В служебном отчёте она написала, что в будущем времени должна появиться Стоцкая. Помните?
-Помню. Не тяни!
-Так вот: здесь должен быть ещё кто-то!
-Вот как... И этот кто-то, - Орлов взял фото Палена, - он - отец дочери Стоцкой!
-Как... как вы догадались? - удивился Вацлав.
-Очень просто, - усмехнулся тот, - ты так впился глазами в фотографии, но не во все, а вот в эту, где вместо Ольги Матвеевой белое пятно, но зато чётко пропечатан Пален, потом мазнул взглядом по фото девчонки - дочери Стоцкой. Затем ты выкладывал новости и всё время поглядывал в ту сторону... Так что сложить два и два оказалось совсем просто. Да и у меня сегодня мелькала мысль: девчонка похожа на кого-то знакомого.
-Выходит, они здесь встречались в 1968 году? Но почему разбежались? И куда он делся, этот Пален? Виктория рассказывала, что Стоцкая не считает себя вдовой или в разводе. И дочери говорит, что их с папой разлучили, - он скривился, - разлучили злые люди и папа их ищет.
-Возможно, возможно... - задумчиво протянул Орлов. - Вот только зачем она по разным временам скачет? И как это у неё получается? А то что они встречались в 1968, я допускаю. Но это сколько же лет должно быть этому Палену? Восемьдесят пять? Совсем старик. Мог и не дожить до сегодняшнего дня. Если только...
-Если только, - подхватил Иванов, - он может стареть.
-Да, если может стареть. А что Пален, Франц Пален?
-Ничего. Сидит у себя.
-Не теряй бдительности - он опытный. Не упустите.
-Не упустим.
Остаток дня Кира не находила себе места, хваталась то за одно, то за другое дело. В голове стучало Ниночкино предупреждение: круг сужается. Сразу после разговора с Ниной (был ли он, этот разговор?!), почти ничего не видя из-за безудержных слёз, Кира кое-как выдала удивлённым детям нужные им книжки и со звонком на урок заперлась изнутри. Ей надо было всё осмыслить. Догадывалась она, что не случайны все последние совпадения. И не ошиблась.
Она села в кресло в своём "старом Петербурге" и стала думать. Спокойно думать не получалось, мысли метались в голове. Кире было страшно. Очень страшно. За дочь, за Штефана (где его носит?!), за себя, наконец. Объяснять ей, кто такие люди, как Орлов с Ивановым, не нужно - и так ясно. Не ошиблась она, когда почувствовала за широкими улыбками тщательно скрываемую неприязнь к ней. Неприязнь, колючими волнами исходящую от них. И сомнений нет в том, что они способны на любую подлость, любую жестокость. Жуткая история Ниночки тому доказательство.
Первое, что пришло в голову, - это немедленно бежать, скрыться вместе с Шурочкой. В виске заломило от злой мысли: если бы Штефан хотел её найти, так давным-давно бы уже нашёл. А не нашёл, потому что не искал. Или искал, но не долго, не настойчиво. Надоело искать - и всё бросил. Нет. Так не годится. Она выбросила из головы скользкие змеиные мысли. Штефан ищет её. Просто ему что-то помешало.
Итак, можно попробовать сбежать куда-нибудь на Дальний Восток и затеряться там среди... среди чего? Не затеряешься. Достать другие документы, перекрасить волосы себе и Шуре и жить под чужим именем - это вариант. Дело за малым: где взять документы. У неё таких знакомых, что смогли бы в этом помочь, сроду не было. А у Вики теперь не спросишь, помня о её любезном друге Вацеке Иванове. Не приставать же к учителям в школе с вопросом - нет ли у вас знакомых, чтобы сделали фальшивый паспорт.
Можно рискнуть и уехать вообще без документов, сказать, что украли в дороге. Но ведь станут проверять, искать... Какой из всего вывод? Нужен паспорт на новое имя. Только так, другого не придумаешь.
За размышлениями Кира не заметила, как стало тихо в школе. Обычно звуки с улицы мешали, из-за них приходилось повышать голос при разговоре, да и мерзко пахло от проезжающих машин бензином. В жаркие дни в воздухе всегда стояло туманное марево от выхлопных газов. И вдруг тишина накрыла, словно куполом. Ни звука. Нет-нет, звуки есть. Она прислушалась. Вот новость: так знакомо и почти забыто стучат копыта лошадей по булыжной мостовой, невообразимые клаксоны поют на все голоса. Подёрнулись зыбким маревом и растворились в воздухе книжные стеллажи, на их месте проступили высокие парты. Рядом обрисовалась кафедра преподавателя. Да вот и он сам - представительный, в форменном мундире - роняет с носа пенсне от изумления при виде картины, возникшей перед ним.
Ещё не сообразив, что к чему, Кира вскочила с кресла - и всё восстановилось в прежнем виде: и расшатанные стеллажи с вываливающимися книгами, и шум машин с выхлопными газами. Она опасливо посмотрела на старенькое, с таким трудом реставрированное ею кресло, потрогала его малиновую гобеленовую обивку. Это что же - была дверь в настоящий, не придуманный и обозначенный несколькими ветхими предметами Петербург? Получается, вот эти несколько книг - мечта букиниста, потёртое кресло, старые фотографии и лампа - всё это было проходом туда, в нормальную жизнь, без ГПУ, ЧК, НКВД и прочих аббревиатур? В город, где живут люди без "Морального кодекса строителя коммунизма"? И нет там уродов, которые могут замучить до смерти старую женщину, мерзавцев, которые теперь преследуют её с дочерью? И она сейчас могла там остаться?!
Это ей показалось, привиделось, померещилось... Это невозможно! Просто она разволновалась из-за Ниночки, боится за Шурочку, устала ждать Штефана - вот и причудилось. Да что за чушь ей в голову лезет? Придумать же такое: старое кресло - дверца в прежнюю жизнь! Да за два месяца в нём столько народу пересидело: и она сама, и дети, и учителя, и даже покойная Ниночка. Ниночка! Вот оно что! Сказала же она, что этот уголок старого города может пригодиться. Кира покачала головой: с ума сойти, машина времени в школьной библиотеке. И так просто! Чудеса, да и только.
В дверь забарабанили. Кира вздрогнула, глянула на часы: конечно, она и не заметила, что уже звенел звонок с урока. Она поспешила к двери, которая чуть с петель не срывалась от ударов кулаком. Это ж надо так тарабанить!
В дверях застыла Каменным гостем директриса, из-за её плеча выглядывала пергидролевая Нелли Владимировна.
-Почему дверь заперта? Чем это вы тут занимаетесь?! - рявкнула Савельева, рыская глазами по библиотеке, и без перехода продолжила, - до вашего сведения было доведено, что если ваш ребёнок будет нарушать школьную дисциплину, то соответствующая комиссия займётся вплотную этим делом?
-Не понимаю, о чём вы... - отступила назад Кира. Савельева вплыла в библиотеку, а за нею вкатилась Нелли Владимировна, таща за руку, как Гулливер лилипутика, Шурочку:
-Всё, Кира Сергеевна, моё терпение лопнуло! Что же это такое? Я сегодня дежурю на четвёртом этаже, и вот вам подарочек. За десять минут эта невоспитанная девчонка успела дважды подраться! Сначала дралась с мальчиком. Да так ожесточённо! Развела-растащила я их по стенкам, но стоило отвернуться - нате вам, пожалуйста, - уже опять дерётся. Теперь уже с двумя мальчиками! Она больная, ненормальная! И опасна для обычных детей. У неё агрессия в крови! А смотрит-то как? Вы только посмотрите, как она смотрит. Настоящий волчонок. И при этом молчит! Спрашиваю её, мол, почему дерёшься. Молчит, дерзко так молчит. Дети говорят, она постоянно дерётся, - она сильно дёрнула Шурочку за руку, и та вскрикнула, - ты слышишь? Нет? Ты что, ненормальная? Если ты ненормальная, то должна учиться в школе для больных детей. А здесь учатся нормальные дети!