-Надо же, какой ажиотаж, - оглядываясь, пробормотала Вика.
-Столько идиотов, - кивнул ей Орлов.
-Но зачем тогда вы?.. - удивилась Кира. - В самом деле, зачем приходить в подобное место?
-Только ради вас, - галантно склонил к ней голову Александр Григорьевич и стал до ужаса похожим на своего отца - на Гришку-прохвоста. Кира строптиво дёрнула плечиком.
-А правда, такой толпы мне давно видеть не приходилось, хотя бываю здесь довольно часто, - Вацлав махнул в ответ кому-то знакомому.
-Ты что не понимаешь? Все дамы пришли увидеть живьём Рюйтеля.
- Кого? Это кто?
-Не знаешь, кто такой Иво Рюйтель? Не прикидывайся, пожалуйста, - прищурилась Вика. - Терпеть не могу притворства! Своё фото к нему приделала, на стенку повесила да ещё Шурке сказала, что это её отец...
Вика сама не понимала, с чего это она вдруг так обозлилась. Ну висит в комнате подруги фото артиста, ну сочиняет она сказки для дочери - что в этом преступного? Но вот разозлилась - и всё. Может, надоело, что Кира вся из себя такая правильная-правильная?
-И не думала прикидываться... - начала было Кира и осеклась, - что ты сказала? Своё фото к нему?!.
Она вцепилась в Викину руку, но та пожала плечами и выразительно взглянула на Вацлава - сам, мол, видишь эти игры. И Орлов, и Вацлав с интересом прислушивались к их маленькой стычке.
-Ну-ну, не стоит так волноваться, - Орлов подхватил девушек под руки и повёл в зал, бросив на Вацлава многозначительный взгляд.
Сейчас Кира была благодарна Орлову за то, что он поддерживал её, иначе она бы просто-напросто свалилась. Так на подгибающихся коленях и дотащилась до места, рухнула в кресло, бледная и дрожащая. Вика опустилась рядом, она уже пожалела, что вспылила, теперь виновато поглядывала на скукожившуюся подругу.
-Кир, ну ты чего? - робко начала она, - чего ты так-то? Обиделась, да? Сама не знаю, почему так сказала... Не сердись. Ладно?
Кира чуть продышалась, вытерла платком влажные ладони:
-Ты говоришь, что у меня висит фотография этого самого, как его? Рюйтеля?
-Я думала, ты знала, - растерянно отозвалась Вика.
В зале стало темнеть, у огромного экрана раздвинулся занавес, вспыхнули софиты. Тут же раздались аплодисменты, и по ступенькам на сцену из бокового прохода стала подниматься съёмочная группа. Впереди шёл режиссёр в джинсах и клетчатой рубашке, его лысина сверкала в ярком свете. Кира жадно, до рези в глазах, вглядывалась во всех мужчин группы, но никого, хоть сколько-нибудь напоминающего Штефана, там не было.
-Где, где он? - толкнула она локтем Вику, - где этот Рюйтель?
-Не знаю. Кажется, его здесь нет. Вот чёрт! Из-за него шла сюда! - она порылась в своей сумке, достала театральный бинокль, - сейчас разгляжу получше, - и принялась его подкручивать. - Вот Екатерина Журавлёва - это Патриция, вот Корнеев - это Отто, вижу Ленца - это Николай Фишников. Там ещё разные актёры. Но Рюйтеля нет.
Тем временем съёмочная группа устроилась на стульях и к микрофону подошёл режиссёр. Улыбнувшись, он поправил микрофон и стал благодарить зрителей за тёплую встречу, потом выразил признательность всей съёмочной группе, представил каждого, а в конце извинился, что из-за съёмок не смог приехать на встречу Иво Рюйтель. По залу прокатился вздох сожаления, отчего режиссёр совсем развеселился:
-Перед выходом на сцену, - сиял он улыбкой, - мы заключили пари с нашим оператором: какая будет реакция зала на отсутствие Рюйтеля. Я выиграл, потому что догадался, каким стоном отзовётся известие об его отсутствии.
Потом он рассказывал, как и почему решился на съёмки этого совсем не нового сюжета, вспомнил, конечно, ранние экранизации Ремарка, их достоинства и недостатки. Затем он предложил небольшой фрагмент фильма, и свет погас.
По экрану поплыли начальные титры на фоне городского пейзажа. Шпиль собора, островерхие крыши, булыжники мостовой - Кира узнала Таллин, который, как всегда, должен был изображать иностранный город. Автомастерская с пьяненькой уборщицей и Роберт Локамп, отмечающий свой тридцатый день рождения.
Левой рукой она судорожно вцепилась в подлокотник кресла, пальцы правой сжала так, что ногти врезались в ладонь. Этот высокий стройный мужчина - Штефан? Она узнавала и не узнавала. Его улыбка - мягкая, грустная, лёгкая ирония в глазах. Какого цвета глаза? Ах, как жаль, что фильм чёрно-белый! Он заговорил, и Киру охватили сомнения. Звучный голос актёра не был мягким, бархатным тембром Штефана. И акцента у Иво Рюйтеля тоже не было.
Экран погас, осветилась сцена. Теперь выступал оператор, потом ещё кто-то и ещё... Дошла очередь до Патриции-Журавлёвой. Заметно смущаясь (или так задумано?), она говорила о том, как трудно и легко ей было работать на картине с такими замечательными товарищами. Очень сожалела, что отсутствует Иво, который сейчас снимается где-то на юге. Поклонницы пишут ему тысячи восторженных писем. Он их разбирает вместе с женой и даже пытается отвечать.
И вновь на экране появились Роберт и Пат. Камера оператора любовалась ими, она заглядывала в сияющие счастьем глаза, томно обнимала взглядом тела, подслушивала, подглядывала. Смотреть на это не было сил, и Кира зажмурилась. Свет с экрана проникал сквозь закрытые веки, дразнил, звал. В оцепенении Кира высидела остаток вечера, сжав зубы, вытерпела трагедию последних кадров, благодарственную финальную овацию, восторги Вики и дорогу домой.
В её душе был жуткий раздрай: то ли плакать, то ли смеяться. Хотелось и того и другого одновременно. Нашла его? Да он ли это? Если нет? Разве бывает такое потрясающее сходство? Но почему Иво Рюйтель? Откуда это имя? Что-то не увязывается. Актриска, игравшая Пат, лепетала о нежной жене, читающей письма поклонниц её мужа. Жена! Какая жена?! Кира потрясла головой. Неужели повторяется тридцать первый год? Да за что же ей такое? Нет, Штефан и Иво Рюйтель - разные люди. Вот если б можно было увидеть его не на плёнке, а вживую, поговорить с ним, разобраться!
-...Теперь-то ты понимаешь, как это глупо? - Вику подбросило на неровности дороги, и она крепко ухватилась за переднее сидение. - Да ты меня совсем не слушаешь!
-Задумалась... О чём ты? Что глупо?
-О тебе, дурочка, о тебе. Я уже вся испереживалась, как ты станешь теперь Шурке объяснять, кто у тебя на фотографии. Представляешь, она по телевизору Рюйтеля увидит и будет считать, что это её папу там показывают. Как только тебе в голову эта идиотская идея могла прийти - определить в отцы ребёнку артиста? Нет, конечно, есть сумасшедшие, которые та-а-акого себе напридумывают и сами потом в это верят. Бегают за артистами, цветы, подарки им носят. А те и рады! Той подмигнут, ту по щёчке потреплют, с той вечерок проведут... Сумасшедшие поклонницы! На могиле этого двоежёнца Родольфо Валентино кто-то даже покончил с собой.
-Родольфо Валентино? Это что-то из немого кино? - покосился в сторону Вики Вацлав.
- Психоз, настоящий психоз! Но сейчас же не тридцатые годы всё-таки! - не обратила на него внимания Вика. Она сверлила подругу сердитыми глазами, - ну что ты в молчанку играешь?
-Я не играю. Ты права: сейчас не тридцатые годы. И я не хочу об этом говорить.
Мужчины на переднем сидении хранили многозначительное молчание. Внезапно оно показалось Кире настолько враждебным, что она испуганно уставилась в затылок Орлова. Её прошиб холодный пот. Что же она наделала? Какую непростительную глупость совершила, поддавшись эмоциям и просьбам Шурки, когда вывесила на стенку фотографию Штефана! Эти двое, сидящие впереди, ничего не знали о нём. А теперь знают. И тут ей стало совсем плохо, потому что она поняла, почему так настойчиво приглашали они её сегодня в Дом кино. Им нужна была её реакция, когда на экране появится артист Иво Рюйтель. И она её продемонстрировала. Но это означает, что они уже знают о Штефане. А теперь она своей реакцией, которую разве что слепой не заметил бы, добавила им козырей. Но тогда получается, что Иво Рюйтель - это Штефан! Мысли её лихорадочно метались. Как выкрутиться, что придумать?