-Ну да, дальше некуда. Сегодня мне уже влепили выговор. А теперь ещё появился журналист из Германии. Ну их всех! Лучше скажи, узнал что-нибудь?
-Скорее, нет, чем да. Подожди, не раскисай, - но Кирин унылый вид говорил сам за себя. - То, что я видел, а мне показали фотопробы к фильму, не позволяет сделать однозначный вывод. Да, Иво Рюйтель поразительно похож на отца. Заметь, похож. И только. Что же в результате? Тебе, Кирочка, надо с ним встретиться и пообщаться.
-Надо. Но как?
-Очень просто: поезжай туда, где сейчас съёмочная группа.
-Куда же?
-Тебе знаком такой город - Одесса?
-Одесса?! Ещё как знаком!
-Съёмки идут полным ходом. Насколько я узнал, они затеяли что-то из жизни Берлина. Смешно: Австралию снимают в Одессе, а Берлин снимали в Тарту... Кстати, этот Рюйтель эстонец. Родители были репрессированы в пятидесятом году, и мальчик воспитывался в детском доме. Это всё в его личном деле есть в отделе кадров киностудии.
-Значит, это не Штефан, - совсем поникла Кира.
-Думаю, что это не отец, - согласился с нею Серёжа и вздрогнул: оглушил противный резкий звонок с урока. Школьный коридор сразу наполнился гамом, вознёй, а в библиотеку потянулись ученики. Появилась Шурочка с ранцем за плечами. Она покосилась на Серёжу и уселась на свободный стул. А Серёжа глаз не мог оторвать от светловолосой хорошенькой девочки, которая старалась незаметно рассмотреть его своими прозрачными янтарного оттенка глазами.
Вновь заверещал звонок, и дети разбежались по классам. Но Шурочка не сдвинулась с места. Кира вышла из-за стойки, помогла дочери снять ранец:
-Серёжа, познакомься. Это Александра Штефановна Стоцкая. А это, Шурочка...
Но Серёжа перебил её:
-Привет, сестричка! Зови меня просто: Сергей.
-Но ты же старенький, - удивилась Шурочка.
-Это ничего, это пустяки...
И Шурочка сразу поверила, что это, в самом деле, пустяки.
Потом они, уютно устроившись за стеллажами, пили чай с бутербродами. Пока Шурка делала уроки, Серёжа с Кирой всё шептались, договариваясь и строя планы. Когда всё обговорили, Кира написала заявление на пятидневный отпуск за свой счёт по семейным обстоятельствам и даже подписала его у Савельевой. Та только хмыкнула, но, помня о "немецком журналисте", дала согласие. Пока Кира "отсиживала" последние часы рабочего дня, Шурочка повела Серёжу знакомиться со школьным двором и окрестностями. Они как-то мгновенно сдружились, и, когда Серёжа рассказал девочке, что мама её уедет на несколько дней, Шурочка не сильно огорчилась, потому что братец Серёжа все эти дни будет жить у них дома.
В час ночи Кира была уже в аэропорту. Новое здание сияло огнями, подсвечивались все пять "стаканов" на крыше. С билетом на рейс Ленинград - Одесса (спасибо Серёже!) трудностей не возникло. Кире досталось место у иллюминатора, кресло рядом пустовало, и это её порадовало - не будут приставать с разговорами. Она запихала сумку в отделение над головой, устроилась в кресле и приготовилась первый раз в жизни лететь на самолёте. Ей, человеку прошлого века, взлететь в воздух и через каких-то час-полтора опуститься на расстоянии в тысячу километров! Реальность оказалась до обидного будничной: сияющая улыбкой стюардесса протараторила что-то в микрофон, потом самолёт мягко качнулся и побежал по дорожке. Кира не уловила момента, когда машина оторвалась от земли. Раз - и они уже летят. Вначале она таращилась в иллюминатор, но там было темно и неинтересно. Тогда она закрыла глаза и решила подремать, сознательно прогоняя все тревожные мысли.
Ей что-то начало сниться: облака, закат солнца, осеннее море с барашками на волнах и голос, настойчиво повторяющий: "Проснись, Кира, проснись". Она открыла сонные глаза. Всё та же темень за стеклом и низкий гул мотора. Кресло рядом было занято. Она сдавленно вскрикнула и отшатнулась. Спящий мужчина в соседнем ряду завозился, но не проснулся.
-Зачем кричать-то? - довольно миролюбиво сказал Григорий Александрович. - Неужели я такой страшный?
Расширенными глазами она молча смотрела на него. Выглядел господин Иванов совсем не плохо: отличная пиджачная пара, белоснежная рубашка, воротник которой подпирал гладковыбритый подбородок, галстучная булавка подмигивала рубиновым огоньком, от него даже пахло чем-то приятным и свежим.
-Вас нет, - сквозь зубы процедила Кира, - вас нет уже больше пятидесяти лет...
-Чепуха! Вот он я. Можете потрогать, - и он протянул ей руку. - Что, брезгуете?
-А если да, то что? - тем не менее она коснулась его руки. Рука была твёрдой и тёплой.
Иванов усмехнулся:
-А вы-то думали, что я бестелесное существо... Глупых книжек начитались да фильмов дурацких насмотрелись.
-Но вас же нет! Ниночка...
-И что - Ниночка? Эта дурёха получила то, что заслужила. Нельзя служить двум господам одновременно... "И воздастся каждому по делам его", - он явно издевался.
- Прекратите паясничать! Когда же вы отстанете от меня?! Вы и ваши родственники, когда?
-Всё в ваших руках, сударыня. Я предупреждал вас, что, если вы не отдадите то, что ваша семейка решила присвоить, у вас возникнут, мягко говоря, неприятности? Предупреждал. Вот теперь прыгайте кузнечиком по годам. Сами виноваты.
-Что в металлической коробке? - конечно, вряд ли он ответит, но Кира всё же спросила.
-Что в коробке? - он задумался, - там всё и одновременно ничего. Там, как в сказке, "весь мир и новые коньки в придачу".
-Не хотите говорить?
-Вовсе нет. Никто не видел эту коробку открытой, потому только слухи ходили о её содержимом.
Кира оживилась:
-Где ходили слухи? Среди кого?
-Тут ничем помочь не могу. Я и так лишнего наговорил, - он криво улыбнулся. - А всё-таки жаль, что у нас с вами ничего не получилось. Уверяю вас, скучно нам бы не было. Да вот эта балда, полоумная ваша мачеха Вера Ивановна всю картину испортила.
-И не мечтайте, - она высокомерно выпрямилась, - не забывайтесь, сударь! Кто вы - и кто я... Вы - Гришка-прохвост и помните об этом, даже если вы не существуете.
Его глаза зло блеснули:
-Тише, тише. Я-то, может, и не существую. Но мои замечательные родственники вполне материальны. А у вас, насколько я знаю, есть что терять...
Кира задохнулась от негодования:
- Вы угрожаете?! Вы смеете мне угрожать? Пошёл прочь, мерзавец!
-Ах-ах, как испугали! - он встал, насмешливо поклонился и пошёл в хвост самолёта.
Кира взглянула на свои руки: пальцы дрожали мелкой дрожью. Она сжала кулаки. Надо глубоко подышать и успокоиться. Вот и посадку объявили.
Глава 8
Одесса встретила типично ленинградской погодой. Было темно, промозгло и сыро. Кира хотела сразу добраться до центра города, но, видимо, перепутала маршрут автобуса и вместо Приморского бульвара очутилась на железнодорожном вокзале. Тут ей улыбнулась удача: на глаза попалась стрелка-указатель к кассе квартирного бюро. А так как о гостинице мечтать не приходилось - там никогда не было мест, - она решила подойти к окошечку кассы. Несмотря на очень ранний час, бюро работало. Полная пожилая дама предложила ей несколько вариантов: Молдаванку, Садовую, Воронцовский переулок. Кира выбрала Воронцовский переулок - уж этот-то район ей был хорошо знаком. Но дама-кассир предупредила, что там комнатка с окном почти вровень с тротуаром, нет горячей воды (и никогда не было) и холодная уборная, хотя и плюсы есть: самый-самый центр города всё-таки. Кира была согласна на "без горячей воды", заплатила полтора рубля за адрес и с квитанцией в руке отправилась на остановку троллейбуса.
Странное это чувство - в пустом троллейбусе ехать по городу, в котором последний раз побывал 7 лет назад. Или не семь, а 63 года? Наверное, в другой ситуации Кира с интересом бы разглядывала бегущую навстречу улицу, но сейчас, когда вся её жизнь уместилась в одно слово - Штефан, ей было не до красот милого города. Она вышла из троллейбуса на углу Ленина и Дерибасовской. И тут помимо её воли накатили воспоминания. Вот она, сбежавшая от мачехи девочка, прижимая к груди узелок с вещичками, уставилась любопытными глазами на витрину фотоателье, где с фотопортрета ей улыбается Ричард Баумгартен. А вот она застыла перед мраморным Амуром и Психеей в Пале-Рояле...