Варвара Тихоновна с жалостью смотрела на беднягу и думала о том, что её внученька Кирочка только-только стала приходить в себя и жизнь её чуть наладилась. Так нет же! Явился этот псих и теперь всё разрушит. Из милиции его, видишь ли, выпустили! За что его туда определили? Чего такого натворил? Поможет он Кире? Конечно, нет. За ним самим надо присматривать, как за дитёнком. Вон сидит, трясётся весь и смотрит больными глазами. А главное: вдруг уйдёт Кира за этим убогим и заберёт ангелочка любимого - Шурочку? Как же она, Варвара Тихоновна, без Шурочки? Кто станет вязать носочки-шапочки? Кто понянчит, потетёшкает ребёночка? Этот что ли? Убогий такой?! Бросила испуганный взгляд на кроватку, где спала Шурочка, и засуетилась, забегала старая женщина, боясь, что вот-вот вернётся с занятий Кира и встреча их состоится. Убогому у батареи сказала, что была, мол, была у неё жиличка - Кирочка. Тот оживился и стал выспрашивать подробности. На что Варвара Тихоновна, порассказав чуть-чуть, сообщила, что девочка недавно собралась да и уехала на Украину.
-А куда именно? Может, в Одессу?- мужчина уже не дрожал, с надеждой смотрел светло-карими глазами на Варвару Тихоновну. А та кивнула и стала рыться в шкафу. Отыскала старый свитер, вязаную шапку и серый плащ, в котором лет десять назад красовалась на бульварной скамеечке. Ещё нашла толстые шерстяные носки и галоши от валенок. Всё это она дала отогревшемуся человеку в пижамной куртке:
-Вот, надень на себя. А я тебе поесть принесу, - и вышла, а когда вернулась с миской горячего супа, застала его уже одетым.
-Спасибо вам, - он улыбнулся, и Варвара Тихоновна поняла, что перед нею совсем молодой человек, только весь словно пеплом присыпанный, настрадавшийся и измученный. В ней тяжело шевельнулось сомнение, правильно ли она поступает. Но тут же одёрнула себя: правильно, нечего раздумывать. А он, стоя, быстро-быстро выхлебал суп и пошёл к выходу. У дверей обернулся:
-Если она вам напишет, сообщите ей, что приходил Штефан. Я теперь стану в Одессу пробираться. Буду её искать, - и ещё раз одарил её мягкой улыбкой.
Так вот он какой, Штефан-то! Вот кого записала скрытная девчонка в свидетельство о рождении Шурочки. Какие тут могут быть сомнения?! Да он же и Киру отнимет, и Шурочку заберёт. Тут такая боль обрушилась на голову Варвары Тихоновны, заломило и виски, и затылок. Но мозг упорно сверлила мысль: не отдам этому убогому детей, не отдам. Старая женщина засеменила за посетителем, лепеча ему в спину первое, что приходило в голову. Он замер, напряженно повернулся, вглядываясь в её лицо потемневшими глазами. А она всё плела и плела свою историю, выгоняя его окончательно из Кириной жизни. Он кивнул и вышел, хлопнув дверью.
Варвара Тихоновна минут десять в оцепенении простояла у окна, глядя на качающийся от ветра фонарь в глубине тёмного двора и казнясь от мысли, что совершила непоправимое. Что же она натворила?! Как теперь Кире в глаза смотреть?! В голове билось: "Догнать! Сказать!" Она метнулась, в чём была, на чёрную лестницу, выскочила на улицу. Пробежала в одну сторону, в другую, но человека в сером плаще нигде не увидела. Вернулась домой заледеневшая от ветра с морозом. Сердце щемило так, что сил не было. Соседи вызвали неотложку, врачи мгновенно приехали, посмотрели и повезли Варвару Тихоновну в больницу имени Ленина на Большом проспекте.
Когда Кира вернулась из школы, бабулю уже отправили. Она попросила соседку присмотреть за Шурочкой, а сама помчалась в больницу. К бабуле её не пустили, сказали, что та в реанимации. А утром ей сообщили, что Варвара Тихоновн скончалась, не приходя в сознание, не успев поведать Кире о визите того, кого та так исступлённо ждала.
В очередной раз, Кира осталась одна. Нет, не одна - у неё была Шурочка. Но как же им не хватало бабулиного жизненного опыта! Только теперь Кира в полной мере поняла, как к ней привязалась и как много та для неё сделала. Даже ордер на комнату переписала на Киру, словно предчувствовала, что скоро не станет её...
Окончив восьмой класс, Кира поступила в библиотечный техникум, училась заочно и работала в школе на Петроградской стороне: сначала уборщицей, а когда освободилось место, перешла в библиотеку. Работа ей нравилась, только платили маловато, но и к этому приспособилась. Только никак не могла привыкнуть к району - тянуло на Петроградскую. Попробовала заняться обменом, но знающие люди сказали, что случай её безнадёжный. Кому нужна такая маленькая комнатка на шестом этаже в коммуналке? Полтора года Кира упорно читала объявления об обмене, прошла через бесчисленное количество обменных пунктов с обшарпанными стенами, выкрашенными жуткой голубой или зелёной краской, но нашла то, что искала. Супружеская пара мечтала об отдельной кооперативной квартире, но их большая комната не оставляла им никакой надежды. И тогда они придумали, как "обмануть" обстоятельства. Они решили обменять свою большую комнату на Петроградской на что-то неказистое и маленькое. Они торопились, потому что ждали ребёнка и их могли не прописать на Кириных одиннадцати с половиной метрах.
Они с Шурочкой перебрались на Кировский проспект в облицованный серым гранитом дом. Новая коммуналка Киру не испугала. Чего бояться после муравейника 1931 года? Комната приводила их с Шурочкой в восторг. Во-первых, окна выходили на Кировский проспект, и какие окна! Одно трехстворчатое, полукруглое в верхней части - обычное для дореволюционного города. А вот другие... Угловой эркер, нависая, шёл от третьего этажа до шестого, заканчивался башенкой с ажурным флюгером и представлял собой полукруглый фонарик с двумя узенькими окошками и одним широким окном. Поэтому из него отлично просматривался и переулок, и проспект. Во-вторых, самое главное: был виден дом Циммермана. Когда по вечерам зажигался свет в окнах их бывшей квартиры, Кира надолго замирала у окна эркера и смотрела, смотрела. Если бы у неё спросили, какое слово она ненавидит больше всего, не задумываясь, ответила бы: "Ожидание". Каждый день, каждый час, каждую секунду она ждала Штефана. Однажды ей пришло в голову, что он не ищет её, потому что не хочет искать. Мучилась этой мыслью всю ночь, ворочаясь на диване. Утром обругала себя дурой и в наказание себе вымыла окна, уже отмытые неделю назад. Увеличила фотокарточку из медальона и повесила на стенку, то же самое она сделала с карточкой, где они все вместе.
Она часами рассказывала Шурочке об отце - о самом добром, самом умном, самом смелом, самом красивом человеке на свете. Девочка слушала рассказы, эту бесконечную сказку о том, как потерялись её папа и мама, как они ищут друг друга и, конечно, найдут. Надо только уметь ждать. Ждать и надеяться. Так получилось, что её жизнь вновь уложилась в эти три слова и теперь она приучала к ним дочку. Кира написала бесчисленное количество запросов по поиску Штефана. Она ненавидела коричневые и белые безликие конверты официальных писем. Это были всегда отрицательные ответы, но Кира не сдавалась. Надежда умирает последней? Только так! Её надежда была жива.
Осенью 1975 года Шурочка пошла в первый класс. Теперь каждое утро они вместе перебегали по светофору Кировский проспект и по улице профессора Попова торопились в сторону школы. Жить на жалование библиотекаря было сложно, даже несмотря на то что ей добавили 5 рублей к зарплате после окончания техникума, и она крутилась, как могла: старалась везде, где только можно подработать. В общем, вертелась, как белка.
-... перед нами мост Сыпрус, впереди Эстонская Советская Социалистическая Республика. Река Нарва - самая полноводная река Эстонии...
Вика, с розовыми от возбуждения щеками, перешёптывалась со своим викингом. По его блестящим глазам, улыбке до ушей было понятно, что девушка ему нравилась. Кира решила им помочь:
-Вацлав, давайте поменяемся местами. Вам будет удобнее разговаривать с Викой.
Молодой человек радостно перебрался к сияющей Вике. И они, склонившись голова к голове и не обращая внимания на назойливо-громкий голос Дины Моисеевны, опять зашушукались. В Нарве сделали маленькую остановку, Дина Моисеевна назвала это "технической остановкой для туалета и перекура". Им выпал хмурый для поездки день, дул холодный ветер, и Кира с ужасом смотрела на несгибаемую Дину Моисеевну, стоящую на ветру с голыми руками и ногами. Неужели эта женщина с лицом старой седой лошади не взяла с собой куртку? И ей не холодно?! Поразительно.