— Товарищи, казаки принесли вот эту вещицу! — показал он стрелу. — Похоже, затевается какая-то смута! Посмотрите, что скажете?
Стрела пошла по рукам.
— Иван Мокринский знает, — сказал казачий атаман Истома Аргунов.
— Ты дело говори! — насупился Волынский. — Где сейчас твой Мокринский? На Москве! Потом на Устюг, на Чиво-озеро поедет — за железом. Вернется по летнему пути следующего года, не раньше.
— Это же изменная стрела! — уверенно заявил Ивашка Лихачев, опытный ясачник, знаток обычаев остяков. — Всегда ходила в прошлом, когда остяк затевал обманку!
— Одиннадцать, — пересчитал знаки Стромилов и, зевнув, машинально перекрестил свой рот, скосил глаза на Волынского.
Тот недолюбливал его вот за эту показную набожность и выговаривал ему, что он ведет себя не по месту… «Ты воевода, при мне, и не позорь меня! А нет…!»… И тут он обычно прямил в словах, по-воеводски… А Стромилов хмурил лоб и обижался. Это он-то, и не по месту!.. Да если бы этот, Меньшого сын, Степка Волынский, знал, по каким службам онто, Юшка Стромилов, уже водился. Тот вон был стольником на свадьбе у Расстриги с Маринкой, и все говорит об этом, уже надоел всем. А он-то, Юшка, ходил в приставах при после от шаха Аббаса за добрый десяток лет до того. И помалкивает о том. Встречал же он того посла еще у Нижнего Новгорода от Посольского приказа. А тот шахский посол, Анди-бек, добивался свидания по какому-то тайному делу с государевым шурином, Борисом Годуновым. И Юшка водил посла на ту их тайную встречу… А потом, почти через год, осенью он провожал посла до Астрахани… Так что повидал он уже многое, научен…
— Да, поперек резаны, — уточнил Ивашка и с чего-то повеселел. — Это мы! Из Сугмут-ваш[26], духи-де придут за нами!
— Калгашка точно видел такие! В годовальщиках сейчас, на Манга-зее! — крикнул какой-то конопатый казак из задних рядов.
Казаки и промысловики заговорили вразнобой.
И Волынский, государев стольник, человек по натуре терпеливый, молча закачал головой, наблюдая за речистой казацкой канителью, с воспоминанием о каких-то походах, приметах и еще бог знает о чем, что казаки приплетают всегда не к месту.
— Ладно, к делу! — остановил он их и приказал атаману: «Истома, веди остяка на допрос!»
Кочегомку, так звали остяка, а в этом он не запирался и признался еще Лёвке, привели в съезжую. Просидев ночь в тюремной каморке, он приуныл.
Вслед за ним пришел палач и разложил на лавке свой набор инструментов, предписанный ему по штату: щипцы, деревянные колодки, железные подвесные крючья дыбы и жаровню. Вытряхнул он из мешка еще какие-то мелкие железки, ремешки и веревочки.
— Готово, Степан Иванович! — доложил он Волынскому и оценивающим взглядом окинул тщедушную фигуру остяка. — Что делать с этим-то?
— Пытай, чтобы заговорил.
— Это мы разом. При мне еще никто не запирался долго. Сейчас все скажет: и что надо и не надо…
Палач был человеком из себя неприметным, серым, но уж больно словоохотливым. Это в Березове знали все и терпеливо сносили его болтовню, опасаясь, что, грешным делом, могут попасть к нему в руки, и лучше не заводить с ним вражды.
— Вот иные не думают о вашем брате, — кинул он мельком взгляд на казаков. — Им бы только получать государево жалование. А как сробит — это не их-де сторона. Сделает кое-как и вся тут. Не-е, ты так подай, чтобы самому приятно было смотреть и другим тоже. Ноздри не умеют рвать!.. Ну вот поглядите — разве это работа?! — загорячился он, показывая на Лёвку с безобразно разорванным носом. — Вот если бы ты попал ко мне, не к поляку, имел бы опрятную физиономию. Порвал бы так — видно было б, беглый. Однако и бабы от тебя б не отворачивались. Сейчас же от твоей рожи помереть можно, — ухмыльнулся он. — У-у, страшилище! Га-га!.. Поляк, он ведь не умеет мастерить, не приучен. Не то что наш брат. Вот и не искусник. Ты же позови меня и попроси. Я так сомну — нетомленым будет. Внутри все оборву, а снаружи новиком оставлю… Яков Борятинский засомневался, однако ж, делал ли я дело, когда пытал Басаргу. Тоже по изменному заводу. Испортил он тогда мою работу: повесил остяка. Я просил оставить. Хотел поглядеть: сколько протянет. Басарга-то был не чета нынешним, вот этим, — ткнул он пальцем в Кочегомку, который следил за каждым его движением, разглядывал странные железки, непохожие ни на охотничьи, ни на воинские, и не подозревал, что их готовят для него. — Крепкий был, терпеливый. Да и я то ж терпеливый. Вот только оплошал, поспешил, смял по-быстрому. Потом уже понял — брать его надо было с умом… Другие-то, те хлипче оказались, не моей руки товар…
26
Сугмут-ваш — дословно: «городок из березы» (остяц.), стоявший когда-то в нескольких верстах от построенного русскими острога, давший таким образом имя знаменитому Березовскому острогу.