- Не помню.
Вождь переглядывается с товарищами, недовольно шамкает губами.
- Что ты умеешь? – лицо вождя кривится в гримасе отвращения все сильнее с каждым моим ответом. Похоже, как ни старайся, это ничего не изменит - его раздражаю конкретно я. Да что ж такое? Почему?
Судорожно соображаю, какой из моих талантов может им пригодиться, и начинаю перечислять все подряд:
- Убирать могу, еду готовить, шить, петь могу… - прикусываю свой длинный язык. Вряд ли моё блеяние кого-то здесь заинтересует.
Толпа возмущённо меня освистывает. Ну, что опять не так?! Шестёрка в центре начинает совещаться. И внезапно, меня осенило:
- Я могу лечить!
Народ смолкает, все вновь уставились на меня.
На самом деле, никого лечить я, естественно, не умею, но пыль в глаза пустить этим аборигенам - то, что сейчас нужно! Это даст фору. Лекарей во все времена ценили и берегли.
От совета племени отделяется жрец, или колдун, ну, или кем он там трудится. Выбор его костюма мне кажется странным, ведь во все стороны из него в хаотичном порядке торчат перья. Издалека он похож на недобитого подранка, на охоте могут и перепутать. Я, в своём бушлате, и то краше выгляжу. А это недоразумение ещё и пренебрежительно осматривает меня с головы до ног, царственно повелевая:
- Иди за мной, бесовское отродье.
Можно подумать, у меня есть выбор. Плетусь, сопровождаемая ребятами с копьями. Они мне стали даже роднее, чем все племя вместе взятое. Столько ненавидящих, прожигающих взглядов, я не чувствовала на себе давно.
Жрец приводит меня в хижину, стоящую в отдалении. Какая-то она совсем убогонькая. Не хижина даже, а так, времянка. Обрадовавшись, было, что контакт налажен, и меня принимают как гостью, радостно вхожу в своё временное пристанище. С порога в нос бьёт запах гнили, мочи и разложения. С трудом сдерживая рвотные позывы, прикрываюсь рукой, пытаясь выбежать наружу. Идущий следом мужчина не даёт мне этого сделать, подталкивая внутрь. Вопросительно смотрю на жреца, силясь понять в своём ли тот уме.
- Ты лекарь. Иди и лечи. Спасёшь его жизнь в обмен на свою. Иначе смерть.
- Кого я должна спасать? - ошарашенно возражаю, но встретив суровый взгляд шамана, тушуюсь.
Прикрывшись рукавом, чтоб хоть немного притупить мерзкий запах, осторожно прохожу вглубь помещения. Хижина без окон, и свет, падающий от двери, лишь тускло освещает тюфяк в углу. На куче соломы, застланной грязными тряпками, лежит человек. Меня охватывает паника. Разве человек может так вонять? Да он, похоже, уже умер, и разлагаться начал! Меня сейчас закроют здесь наедине с трупом!
Собираюсь поднять хай, но, повернувшись, вижу, как жрец наводит ужас на солдат одним лишь взглядом. Воины, сунувшие было в хижину свои любопытные носы, понимают, что их застукали и вытягиваются по стойке смирно. Желание спорить пропало. А жрец, дав указание меня охранять, ушёл.
Так и остаюсь стоять с поднятым пальцем и не заданным вопросом. Забывшись где нахожусь, вдохнула полной грудью. И тут же от запаха гниения желудок скручивает, а я, выбежав наружу, выворачиваю из себя остатки завтрака.
В эпицентр зловония возвращаюсь с неохотой, но охранники не оставляют мне выбора. Найдя в кармане куртки бандану, делаю из неё подобие марлевой повязки. Радует, что хотя бы над душой никто не стоит.
Прикасаться к этому ужасу в углу хочется меньше всего. Морщась от отвращения и паники, осторожно стягиваю с человека грязные тряпки, из-под которых вылетают мухи. С трудом сдерживаю очередные рвотные позывы.
На поверку содержимое кучи оказывается молодым пареньком. Лицо его землистого цвета, в испарине. Да он весь горит! Осматриваю тело - к бедру прилипла кровавая тряпка. Похоже, зловонная рана именно там. Страшно представить, сколько он уже лежит здесь в таком состоянии. Я в шоке от безразличия местных к соплеменнику.
Аккуратно отрываю куски ссохшейся и прилипшей ткани, содрогаясь от жалости и омерзения. Руки мои трясутся, пот от волнения катит градом. Рана рваная, внутри гной. Выглядит жутко. Парень начинает что-то хрипло шептать, испугавшись, отскакиваю, но понимаю, что тот всего лишь бредит.