***
Подоив вернувшуюся с выпаса корову, Галина вышла с полным ведром из стайки.
— Гала! — позвала её любопытная соседка Любка. Её дом стоял по левую сторону от них.
— Что тебе? — остановилась у крыльца Галина.
— Я чё хотела спросить?.. — бегая по сторонам глазами, Любка явно не успела придумать, с чего бы начать, чтобы зацепить соседку. — Мы ето… затвре ужо не выгоням скотину?
— Это почему? До конца следующей недели ещё, — ответила Галина, собираясь войти к себе в дом.
— А-а-а, ну тады хорошо. А ты ето… знашь, завтре студенты приезжають? Ты за своёю-то следи, — крикнула Любка, словно боясь, что та её не услышит. — А то вона какá красавица вымахала! Парни прям табуном ходють!
Галина промолчала, лишь мрачно взглянула на соседку, и ушла. Зайдя в сенки, она, процеживая молоко, всё думала над словами Любки. Постепенно закипевшая злость вырвалась наружу. Галина выскочила из дома и подбежала к ограде, разделяющей их дворы. Любка, зная характер Галины, и не собиралась уходить. Слишком сильное желание почесать язык заставило её задеть больную для той тему. Ещё со школьных лет зависть мучила Любку, бегавшую за Павлом, да только тот и не смотрел в её сторону, а теперь и за Наташей парни хвостами ходили, не замечая Любкину дочь — Нюрку. Вот и старалась она при случае уколоть Галину. Хоть так сделать больно этой зазнайке, совсем непохожей на остальных, выросших в деревне. Галина никогда не выпячивала своё происхождение, но оно так и лезло в глаза всем, а особенно Любке, любившей посплетничать и считавшей, что соседка умышлено и говорит не как все, и делает всё назло ей.
— Это ты за своей смотри лучше! — выбежав из дома, прокричала Галина. — Это такие тихушницы, как твоя Нюрка и приносят в подоле. Вон, как у Селивановых, уехала на бухгалтерские курсы, а вернулась с байстрюком.
— Ты за мою не волнуйси, она у меня девочка скромная.
— Твоя-то скромная?! Да страшна она у тебя, а не скромная! — выплеснула Галина в лицо соседке.
Любка от злости чуть не задохнулась, набирая в лёгкие воздуха и забывая выдыхать.
— Что как паровоз распыхтелась-то? Знала бы, что ты такая язва, не позволяла бы Наташке с твоим Серёжкой водиться. А то, видите ли, Нюрке нельзя, — кричала Галина, кривляясь перед соседкой, — у Нюрке живот больной, перитонит был, а моя надрывалась твоего толстощёкого таскала.
— Ну и стерва же ты! А сколь я раз с твоими сопляками оставаласи, а? Ох и злая ж ты, потому и состарилась так рано.
— Что?! — от удивления Галина забыла, с чего началась их очередная перебранка. — Кто это старая?! Да я на пять лет тебя младше!
— То-то и оно чёе младше. А выглядишь на все десять старше. Всёя так и говóрють. Давеча слыхала, как у магáзина бабы о тебе сплетничали, — также, размахивая руками, Любка кривлялась перед Галиной. — Ну, все удивляютьси прям, и чёго ето твой Пашка с тобой живёть? Ты же тошшая, как беркулёзница. Ешшо молодая-то ничёго была, а теперя вся иссохлася. И кожа у тебя… а-а-ай!.. — закричала Любка, пригнувшись. Но спастись от удара по лбу поленом, невесть откуда взявшимся в руке у Галины, не смогла. Оборванная на полуслове, она потёрла ушибленное место и, погрозив соседке кулаком, убежала в дом.
— Вот сучка! — отбросив полено в сторону, зло выругалась Галина. — Всё никак не уймётся. Старая. Ишь, что удумала. Ну, придёшь ты ещё за яйцами. Все об твою рожу наглую разобью. Своих кур уморила, вот и сиди без яиц! — прокричала она вслед убежавшей соседке и погрозила кулаком.
Отдышавшись немного, пошла в дом.
Павел уже лёг. Присев рядом на кровать, Галина осторожно дотронулась до плеча мужа и тихо спросила:
— Ты спишь?
— Не-а, тебя жду, — повернулся он, обняв, потянул к себе.
— Погоди, — прошептала она.
— Ребята ужо легли, — постарался Павел успокоить Галину.
— Не, я не о том. Скажи, только честно. Я уже старая?
— Да ты чё? Опять с Любкой поругаласи? — усмехнулся Павел. — И чё вас с ней мир никак не берёть? Вы там ешшо побоишше устройте. Завтре ведь опеть в подружках ходить будете, а потом опеть…
— Ты честно мне скажи.
— Да чёго сказать-то?
— Я действительно старая уже?
— Гала, — Павел сел в кровати, — ну какá ты старая? Тебе всего-то… — он на секунду задумался, — …тебе же… тридцать шесть годов? — заглядывая в глаза жене, неуверенно спросил он.
— Мамка моя и этого не прожила.
— Мамка твоя погибла, чёбы ты жила…
— А кто её просил об этом? Зачем она на фронт ушла? Она должна была рядом со мной находиться, а она бросила меня.
— Так война же…
— Война? А твоя почему туда не подалась?