Как мечтала она вернуться в свой родной город, что видела лишь на картинке и знала по редким рассказам бабушки Насти, так и не оправившейся от травм, полученных при бомбёжке. Анастасия Егоровна не очень-то хотела вспоминать о нём, о том городе, что унёс жизнь её снохи и внука, о том городе, где не было уже у них дома. Все погибли, они остались лишь вдвоём. Не понимала тогда маленькая Галя, что не выдержит уже дороги израненное тело бабушки, и злилась на неё за то, что не хотела возвращаться в Ленинград. А когда в сорок восьмом бабушка умерла, то десятилетняя Галина осталось полной сиротой. И родной город, такой желанный Ленинград, стал лишь несбыточной мечтой.
Евдокия решила оставить у себя девочку. Женщина, приютившая их тогда в сорок третьем, уже считала и Галину, и Анастасию Егоровну своей семьёй. Общее горе, одна беда сроднила их. Так и не вернулись с фронта ни муж Евдокии, ни три её сына. И Галина стала её приёмной дочерью. Хотя и любила женщина девочку и ни разу не обидела сироту, но всё же она была не той, кто дала жизнь Галине, не той, кто так и не вернулась с фронта, не настоящей мамой.
А в 1955 году Евдокия умерла. Крепкая, здоровая женщина, наверно, никогда и не болевшая, да вот решила сама поправить крышу и неудачно упала. Три дня пролежала она без сознания и, так и не придя в себя — умерла. И вновь осиротела Галина. Как раз на восемнадцатый день рождения девушки похоронили Евдокию. Никто в деревне и не вспомнил о том, что Галина стала совершеннолетней, или просто посчитали недопустимым в такой день поздравлять её. Так и не услышала она слов: «С днём рождения девочка, с совершеннолетием тебя!» Только от Павла получила она накануне письмо, с засохшим жёлтеньким цветочком. Единственный подарок на день рождения.
Вытерев намокшие глаза Галина, тяжело вздохнула. Всю жизнь все и всё за неё решают, даже в тот день.
Нет уж, за дочь она сама решит.
Она встала и тихо вышла во двор, взглянув на заколоченный соседский дом, по правую сторону от своего.
Сашка — и он тоже не спросил её. Решил всё сам. Хотя именно она должна была выбирать...
Слёзы уже ручьём текли из глаз. Слёзы обиды на свою жизнь — не за ту, какая она есть, а за ту, какой могла бы быть…
Галина выбежала из дома. Слёзы застилали глаза. Она бежала к реке. Туда, куда приходила в дни горя и в дни счастья, в дни ожидания и в дни потерь. Туда, где земля обрывалась и крутым откосом падала к воде. Она бежала к своему месту — к яркулю[1].
Стоя на краю обрыва, женщина глядела вниз, на воду. Заметив одиноко плывущее бревно, долго провожала его взглядом. Всегда хотелось вот также плыть и не задавать себе вопросы, правильно ли она поступает? Ветер, обдувая лицо, высушил слёзы. Она оторвала взгляд от воды и посмотрела на проплывающие ночные облака. Замысловатые фигуры на чернеющем небосводе постепенно унесли с собой последние двадцать лет, вернув Галину в юность…
Август 1953 год:
— Галка, Галчёно-о-ок!
Девушка обернулась. К ней приближались два её друга — Сашка Еремеев и Пашка Морозов. С виду такие разные и в тоже с время так похожие. Высокие, почти одного роста. Сашка чернявый с карими глазами, Пашка русый и синеокий.
Помахав им косынкой, которой только что провожала улетающих в тёплые края птиц, Галина побежала навстречу парням.
Первым подхватил её на руки Пашка и, покружив, поставил на землю.
— Ой! — вскрикнула Галина, зажмурившись и прижав к глазам ладошку.
— Чё, голова закружиласи? — подхватил её Сашка и, покружившись, поставил качающуюся девушку. Парни громко смеялись и Галка тоже хотя и земля уходила из-под ног, и чувство лёгкого опьянения от головокружения не сразу дало возможность открыть глаза и посмотреть на ребят. Немного придя в себя, она толкнула в грудь по очереди Сашку, а потом Пашку, и обиженно сказала:
— Ну чего вы меня постоянно крутите? Знаете же, что у меня голова после бомбёжки…
— Голова? Опеть? — засмеялся Пашка, прижав к себе девушку. — Надо тренироватьси. Ешшо хочешь?
— Да ну тебя, — оттолкнула юношу Галка.
— Во, смотри! — Сашка достал из нагрудного кармана рубашки сложенный пополам небольшой листок.
— Повестка?! Уже? — обрадовавшись и тут же расстроившись, произнесла Галина.
— Да. Мы сами съездили, — ответил Пашка, вынимая из своего кармана такую же бумажку.
— Дайте, — девушка взяла повестки и, развернув, стала читать.