Они шли по улочке, которая была пуста и чиста. Душно пахло черемухой, и стало быть, завтра похолодает. Надо будет поставить полог над розами, а еще провести-таки обрезку, пока кусты окончательно не спутались.
– Я все пыталась понять, что же сделала не так. Но теперь думаю, что Господь ни при чем. И грехи тоже ни при чем. Просто так сложились обстоятельства.
Розы Глеб держал аккуратно, но чувствовалось, что этот чужой букет его раздражает.
Никанор не умел справляться с раздражением. Он выплескивал его в язвительных словах, словно нарочно пытаясь уколоть побольнее. И ему требовался ответ, повод достаточно веский, чтобы дать волю гневу. Анна же молчала. И это злило его еще сильнее.
Странно, но после развода общаться с ним стало куда как легче.
– И вы решили развестись? Прошу прощения, если этот вопрос…
– Обыкновенен. Да, решила. И да, отчасти из-за этой своей неспособности. Я понимала, что Никанору нужен наследник. И он найдет способ его получить. Он всегда получал то, что хотел. Характер… я не желала становиться декоративной женой. А еще поняла, что все эти годы жила не своей жизнью.
Где-то вдалеке раздалось ржание, громыхнули колеса, и вновь все стихло.
– Мне стало жаль этого потерянного времени. Я понимала, что, возможно, осталось мне не так и много. Но то, что осталось, оно было мое. Я больше не хотела тратить его, притворяться кем-то, кем не являюсь. Великосветские игры, балы… маски. Нет, – Анна покачала головой. – К тому же Никанор рано или поздно, но пришел бы к мысли о разводе. А если так, то лучше быть первой.
– Почему?
Анна пожала плечами:
– Я могла диктовать условия. И да, у нас получилось расстаться и в то же время остаться в дружеских отношениях. Я знаю, что, если мне нужна будет помощь, Никанор ее окажет. И он знает, что если ему понадобится… правда, я представить не могу, что именно, но если в моих силах… он единственный, пожалуй, кого я могу назвать в полной мере родным человеком.
Улица вливалась в другую, которая была освещена куда как ярче. Широкая мостовая. Берега тротуаров.
Далекие огоньки, которые разбавляли ночь. Еще более далекие дома.
– Это ненормально, наверное. Я его не люблю больше. То есть не люблю, как должно любить мужа. Или просто мужчину, но вот… родич? Пожалуй. И просто друг. Женщины странные, да?
И почему Глеб улыбается?
Разве Анна сказала что-то смешное? Ее тянет улыбнуться в ответ. И Анна улыбается. И… смотрит. Ей сложно смотреть в глаза людям, но здесь и сейчас можно.
Ночь укроет. Все знают, что ночью позволено больше, чем днем.
– Странные, – согласился Глеб. – Но разве это плохо?
– Понятия не имею.
Когда он стоит вот так, слишком близко, Анне становится неловко. И она прячет эту неловкость, отводя взгляд, вот только…
Ночью и вправду позволено больше, чем днем.
И ей бы возмутиться. Разве давала она повод целовать себя? И… и уж тем более она не должна была отвечать на этот поцелуй, давая надежду на нечто большее, когда у них не может быть большего.
Но…
Луна. И звезды. И зыбкое ночное почти что счастье, которое утром растает без следа. Однако до утра далеко, а значит… значит, Анна может позволить себе хоть ненадолго снова стать женщиной.
Женщины… они определенно странные.
Да.
Глава 4
Цветы Глеб обратил в тлен. Просто так.
Просто тьме не нравилось, когда кто-то пытался отнять у нее добычу.
Нет, не в этом дело. Анна не добыча. Она… слабость? Минутная, не более того, потому что иных слабостей Глеб не может позволить себе. Просто ему не понравился этот букет. Может ведь такое случиться?
Глеб отряхнул ладони.
– Глеб? – Елена вышла из темноты, с которой почти сроднилась. Черное платье делало ее старше, черная шаль лежала на плечах, словно крылья. Черная шляпка укрывала волосы.
Лишь лицо было бледным. Белым.
– Могу я с тобой поговорить? – она по-прежнему избегала смотреть в глаза. А еще то чувство легкости, которое появилось после ночной прогулки, исчезло.
– Сейчас?
– Лучше сейчас. Боюсь, потом будет поздно. – Елена поправила шаль. – И не в доме. Твой друг на редкость бесцеремонен.
– Он тебя обидел?
– Спросил, как умер мой муж. И сказал, что мне еще повезло. В чем везение? – злость ее прорвалась, заставив тьму замереть. – В том, что я теперь обречена жить… кем? Вечной вдовой? Проклятой?