– Господи, – Ольга закатила глаза. – Вы, мужчины, совершенно невозможны. Пойду поищу полотенце…
– Лучше два. Вот и хорошо. – Алексей опустился на землю. – Анна, а теперь постарайтесь увидеть свое проклятие, ощутите его, сосредоточьтесь. Это очень важно.
Анна сосредоточилась.
Впрочем, проклятие она ощущала и без того. Вот оно, никуда не делось, оно верное по натуре своей, куда верней подруг и даже мужа.
Темное. Тьма во тьме… и еще тьма, будто цветок распускается, даже красиво.
– А теперь мысленно дотянитесь и прикажите ему уснуть.
Как? Анна не властна над ним. Или…
– Как вы работаете с растениями, – подсказал Алексей. Интересно, неужели он способен услышать мысли Анны? Или вовсе проникнуть в голову ее?
В воспоминания. Вчерашние.
Вчера все было правильно и так, как нужно, а сегодня ей стыдно, но не оттого, что произошло, а потому что кто-то совершенно посторонний может взять и подсмотреть… Нет, не может, это тоже страшная сказка. Анна уже выросла из того возраста, когда в такие истории легко верится.
Надо сосредоточиться.
Надо… тьма во тьме… бутон раскрывается, бутон закрывается. Это сложнее, чем ускорить развитие, но мастера способны, Анна видела. Правда, сама она никоим образом не мастер, но…
Вдох. И выдох. И руки на плечах, такие теплые, горячие даже. Тьма больше не пугает, Анна и не знала, что та способна быть настолько уютной.
Она шептала о покое. Близком.
Разве Анна сама не желала его? Разве…
Нет. Спи.
Слой за слоем, укутать бережно, обещая, что придет час и все оковы падут, и тогда проклятие получит то, что ему обещано. Нет, не Анной, но… если и так… пусть спит.
– Вот так, правильно… а теперь печать.
– Я не умею ставить печати, – свой голос тоже звучал престранно.
– Вам и не надо уметь. Просто представьте, что вы подносите палец и им запечатываете.
Это несложно. Оказывается. Анна не знала.
– Вот так, а теперь выходим. Не спешите. Разговаривайте со мной. К слову, у вас совершенно великолепный сад, но мне кажется, вам не помешает нанять помощника.
– Не помешает. – Теперь Анна почти потерялась. Тьма была повсюду. Она окружала Анну подобно туману, она ластилась, она обещала, что сумеет позаботиться. – Но я сложно схожусь с людьми.
– Понимаю.
– Да и найти кого-то, кто бы… кто ко мне пойдет?
– Кто угодно, если вы позволите, вот так… ближе и ближе. Вам нравится Глеб?
– Да, – оказывается, во тьме совершенно невозможно лгать. Точнее, Анне не хочется. К чему тратить время на такие глупости.
– Сильно?
– Да.
– Он хороший человек, но… – чужой вздох тревожит тьму. – Вы не отвлекайтесь, вы тянитесь ко мне. Чувствуете мои руки?
Нет.
Или… тени тепла, и собственное Анны тело наливается тяжестью, появляется боль.
– Я знаю. Его отец тоже убил его мать.
– И не только ее. Да и смерть – не худшее, что там случилось. Та война, о которой мы не помним, многих изменила, – голос теперь звучал близко, пожалуй, еще немного – и Анна вернется в себя, но тогда – она это знала – разговор останется незаконченным. – Я много думал. Собирал данные. Знаете, тяжело жить, зная, что рано или поздно ты превратишься в человекоподобную тварь, одержимую желанием мучить близких.
– И что?
– И то, что до войны мастеров было в разы больше. Даже не в разы, в десятки, в сотни раз. В каждом уезде… да что там уезды, в каждом более-менее приличном городе обязательно сидел мастер…
Боль по-прежнему была, но терпимая.
– В Петергофе, если верить записям, имелось целое представительство, да и частных жило с пару сотен. Сейчас нас всего сотни две осталось.
– Война?
– Не только… да, многие погибли, но, думаю, дело не только в смерти. – Руки убрались с плеч, и Анне это категорически не понравилось. – Сразу после войны провели перепись. Уцелело порядка трех тысяч. Мой отец воевал. И отец Глеба. Да и кто не воевал? На одной стороне, на другой ли… На войне умирают, а значит, таким, как мы, там самое место. И да, мы тоже не всемогущи. Гибли… почти все и погибли… девять десятых, считай. А те, которые выжили, потом тихо сошли с ума. В этом правда.
– Правда ли? – тихо спросила Ольга, протянув полотенце. – На вот… голову не запрокидывай, к груди прижми. Вот…
Ей было страшно, но она сделала шаг.
Значит ли это хоть что-то?
Сейчас Анна видела мир иным. В нем сплелись свет и тьма. Тьма и свет. И их было поровну. Как она раньше не замечала? Свет – это солнце, а тьма – тень под листвой, та самая, которая дарит прохладу. Она прячется на дне пустого кувшина, молоко из которого разлилось и впиталось в корни травы, и в тех самых корнях. Она… есть.