Стало быть, получил телеграмму. Поверил?
– Доброго дня, – Владислав приподнял фетровую шляпу, и полы серого плаща его, слишком теплого для нынешней погоды, разошлись. – Несказанно рад встрече.
О характере своем он знал и боролся с ним, пытаясь обуздать, загоняя в тенета хороших манер.
– Могу ли я рассчитывать на приватную беседу по одному известному вам вопросу?
– Прошу, – Глеб открыл калитку. – Не думаю, что беседовать стоит на улице.
Высокий. Темноволосый и бледнокожий. Тяготеющий к одеждам строгим, едва ли не траурного кроя, Даниловский являл собой тот идеальный портрет мастера Смерти, который одновременно и пугал людей несведущих, и внушал уважение.
А на то письмо, которое Глеб отправил еще зимой, Даниловский не соизволил ответить, впрочем, как и на приглашение. Школа ему была неинтересна.
Не только ему.
– Надеюсь, вы понимаете, что за достоверность информации я не поручусь? – тихо поинтересовался Глеб.
Даниловский же, слегка замедлив шаг, кивнул. Вот движения его отличались некоторой резкостью. И в том вновь же виделось проявление нервной его натуры.
– В данном случае я полагаю целесообразным проведение проверки, – он приподнял кофр. – Также до меня дошла некоторая информация о нестабильности настроения местного населения. Ввиду выросшего уровня агрессии, полагаю, что оптимальным решением будет переезд.
– Нет.
Даниловский слегка нахмурился. Но тотчас кивнул, признавая за Глебом право решать.
– В таком случае я предлагаю вам добавить в контур некоторые плетения. Семейные. Вы не будете возражать?
Настороженность.
Ожидание. Ему явно неуютно в чужом доме.
– Не буду.
– Отлично. – Даниловский поправил белоснежный воротничок. – Я должен поставить вас в известность, что изначально сама ваша идея показалась мне несколько…
– Безумной?
– Не без того. – Владислав протянул было руку к двери, но, вспомнив, что в этом доме он лишь гость, отступил. – Однако при здравом размышлении я осознал, что, вероятно, в ней имеется рациональное зерно. Вы знаете, что напряженность поля в сублокациях за последние пять лет выросла в несколько раз? И уровень ее настолько высок, что это нельзя объяснить естественными колебаниями.
– Боюсь… теория поля – это не совсем мое.
Кивок был слегка снисходительным.
Даниловский снял шляпу, положил на столик у двери, сделав вид, что не замечает тонкого слоя пыли, этот столик покрывающей. Следом отправились перчатки. И, тронув перстень, Даниловский произнес:
– Я подготовил доклад его величеству. И я готов.
– К чему?
– Помогать вам во всем… этом, – он обвел рукой полупустой холл. – В своем докладе я, как мне кажется, сумел обосновать наличие прямой взаимосвязи между числом одаренных, активно использующих свой дар, и уровнем остаточной энергии.
Он осматривался с любопытством, и по выражению лица сложно было понять, нравится ли ему увиденное.
– Ремонт нужен, – сказал Даниловский, ковырнув поблекшую виньетку.
– Нужен, – согласился Глеб. – И не только ремонт. Но… наверх.
Собственный кабинет показался тесным.
И донельзя захламленным, впрочем, Даниловский, осмотревшись, просто скинул на пол папки и устроился в кресле.
– Когда вы написали впервые… скажем так, меня задели слова о вымирании. Я, как вы знаете, далек от людей. – Он потер перстень пальцем. – Специфика моего характера такова, что мне сложно ужиться и с обыкновенными людьми, не говоря уже о тех, кто подобен мне. И добровольная изоляция в данном случае отличный выход, особенно когда она способствует изысканиям. Последние годы я изучал колебания энергетического поля.
Папки Глеб подобрал и отправил в шкаф.
– Мне было интересно разобраться в причинах возникновения аномалий. Мутации живого в неживое и неживого в немертвое. Эту тему начал исследовать еще мой дед, но они с отцом не пережили войны. Я же был слишком мал, чтобы участвовать в ней.
К счастью. Определенно к счастью.
– И вот, сопоставляя данные, я пришел к выводу, что количество аномалий напрямую зависит от общей напряженности поля. Дед выявил некоторые критические точки, на которых и проводил замеры. Я повторил его работу. Данные отличались. Они весьма существенно отличались.
Белые пальцы Даниловского пребывали в постоянном движении. Они шевелились, касались один другого, чтобы тут же отступить и вновь потянуться. Он, застывший в кресле, словно прял невидимую нить.
– До войны прорывы были редкостью, а стихийная нежить если и появлялась, то мелкая и большей частью нежизнеспособная. Сейчас же… за прошлый год случилось три самопроизвольных поднятия кладбищ. Заметьте, не отдельных особей, а именно кладбищ, причем, судя по докладам, среди исходного материала встречался и такой, который разменял не одну сотню лет.