– Би, мы на набережной, – сказал он.
В последние годы с легкой руки Брэндана ее называли Би все ее правнуки и даже внучки.
– Телекамера смотрит прямо на нас, – продолжал он. – Мы изо всех сил машем рукой. Ты нас видишь?
– Погоди секунду, у нас включен другой канал… Да, я тебя вижу! – закричала Руби, хотя без очков она видела только группу расплывающихся силуэтов. – Это Гарри с тобой?
– Да, он звонит маме по своему мобильнику. Мы вернемся домой сразу после фейерверка.
– Ну, веселитесь. Передавай Гарри привет, и будьте поосторожнее.
– Мы позвоним еще.
По телевизору стали показывать другое место, и Руби подумала, как хорошо было бы очутиться на набережной Темзы, посреди всего этого праздничного волнения – несмотря на свой возраст, она тоже испытывала его. Даже стены, казалось, ощущали торжественность момента, а воздух буквально искрился ожиданием какого-нибудь чуда.
– Кто это? – спросил Мэттью.
– Роберт. Они с Гарри сейчас на набережной Темзы, и я видела их по телевизору.
– А я-то думал, чего ты подняла весь этот крик? Что ты там делаешь? Иди ко мне, мне без тебя одиноко.
– Я завариваю себе чай… А впрочем, в честь Нового года – вернее, нового тысячелетия можно выпить чего-нибудь и покрепче. Я налью себе мартини. Хочешь виски?
– Мне нельзя, Руб, – с грустью ответил Мэттью. – Я же на таблетках, разве ты забыла? Выпей за меня.
– Я принесу апельсиновый сок, и ты скажешь тост.
Она пробыла на балконе лишь минуту, когда телефон зазвонил вновь. Мэттью издал жалобный стон.
Звонила чрезвычайно возбужденная Элли:
– Бабушка, у Кэти только что родился ребенок, девочка. Роды прошли почти мгновенно. Брэндан попросил меня первым делом позвонить тебе. Они собираются назвать ее Руби.
– Передай Брэндану, что мне очень приятно, – хрипло проговорила Руби, чувствуя, что сейчас расплачется.
– Подумать только, я стала бабушкой… – ошеломленно сказала Элли, как будто только что это осознала. – Я такая древняя…
– Ничего, Элли, посмотрим, что ты скажешь, когда у твоих внуков появятся внуки. Вот я действительно древняя!
– Ладно, надо позвонить маме. Она сейчас у Мойры. Бабушка, ты же приедешь к нам познакомиться со своей тезкой?
– Ну конечно, милая! Постараюсь побыстрее.
Руби была рада, что Грета поехала в Кембридж, к Мойре, Сэму и их пятерым детям. Новый год был не самым лучшим временем для вдов. Фрэнк Флетчер умер пять лет назад, а их любимая дочь Сафрон, уже восемнадцатилетняя, переживала череду мимолетных романов. Сейчас она жила с подозрительным типом, торговавшим подержанными автомобилями, которые крайне недовольная дочерью Грета считала крадеными.
Как обычно, жизнь была непредсказуемой – одна из дочерей Руби потеряла мужа, а другая нашла. В пятидесятишестилетнем возрасте Хизер неожиданно для всех вышла замуж за своего коллегу-адвоката и теперь жила в Крауч-Энд, неподалеку от Дэйзи. В последнее время сестры, когда-то не мыслившие жизни друг без друга, виделись очень редко.
– А это кто?! – раздраженно воскликнул Мэттью.
– Элли. У Кэти только что родилась девочка, они собираются назвать ее Руби.
– Вот и хорошо. Ты выходишь ко мне?
– Минутку, – ответила Руби, глядя на картину Дэйзи, висевшую над камином. Рисунок превосходно смотрелся в ультрасовременной квартире с высокими потолками, которая когда-то была верхним этажом зернохранилища. Руби с Мэттью были единственными жильцами этого многоквартирного дома, которые были старше пятидесяти лет, и Руби очень нравилось жить среди молодежи.
Гости часто выражали свое восхищение картиной Дэйзи. Некоторые спрашивали у Руби, что всем этим хотел сказать художник, но она никому ничего не рассказывала.
Теперь О'Хэганов было слишком много – они не поместились бы внутри круга, и обеспечивать их безопасность стало чересчур сложно. Сейчас Руби беспокоилась за Гарри и Роберта, находившихся на набережной Темзы: в такую ночь события запросто могли выйти из-под контроля.
– Я что, буду встречать третье тысячелетие в одиночестве? – печально сказал Мэттью.
– Иду.
Руби переступила через порог балкона и закрыла раздвижную дверь.
– Так мы не услышим Биг-Бен.
– Ничего страшного. Внутри стало слишком холодно. Не беспокойся, мы не пропустим полночь.
Она положила голову на плечо Мэттью, и он тут же обнял ее.
– Я рад, что мы вместе, – прошептал он.
– Я тоже этому рада.
– Честно?
– Честно, – ответила Руби и удовлетворенно вздохнула.
Некоторое время они сидели в тишине, погрузившись в свои мысли. Слышался только шум города вдалеке. Пятнадцать лет с Мэттью были счастливым временем, даже очень. Они много путешествовали – и не только в Вашингтон к Бет или к родственникам, но и по всей Европе. Руби неоднократно думала об этом дне – о наступлении нового тысячелетия, – думала, доживет ли она до него и с кем встретит, если доживет. И единственным человеком, с кем бы она хотела быть рядом в этот момент, был Мэттью. Она мысленно поблагодарила Бога за то, что он позволил им дожить до этого дня вместе: Донованы и Уайты, а также Конни с Чарльзом и Дэниел Лефарж, муж Бет, – все уже умерли.
– Должно быть, осталось недолго, – пробормотал Мэттью.
Словно услышав его слова, весь мир внезапно взорвался шумом и радостными криками. Где-то зазвонили церковные колокола, им могучим хором вторили корабельные гудки. На другом берегу, а также на пирсе Кинге справа от них в небо взлетели тысячи фейерверков, через мгновение разлетаясь на миллионы звездочек. С балкона внизу донеслись крики и смех, где-то рядом залилась истерическим лаем собака.
– С Новым годом, Мэттью!
– С Новым годом, Руби!
Они поцеловались – нежно, но без страсти. Какая может быть страсть в восемьдесят лет?
Шум продолжался – фейерверки, крики, пение… Весь мир праздновал наступление третьего тысячелетия.
Мэттью начал дрожать, и они зашли в комнату.
Раздался телефонный звонок – это была Грета.
– С Новым годом, мама! – почти пропела она.
– И тебя также, доченька, – ответила чрезвычайно довольная Руби.
К телефону по очереди подошли Мойра, Сэм и все пятеро детей, и каждый искренне пожелал Би и дяде Мэтту счастливого Нового года.
Затем позвонили Хизер с Дэйзи и Майклом, потом счастливый отец Брэндан, пьяный, как сапожник. Еще раз позвонил с набережной Гарри и рассказал, что они с Робертом возвращаются домой вместе с девчонками, с которыми только что познакомились.
– Они из Швеции, просто класс!
Все это время Мэттью смотрел телевизор.
Когда звонки наконец прекратились, он сказал:
– Пойду-ка я спать.
– Хочешь, я согрею тебе молока на ночь? – спросила Руби.
– Нет, спасибо. Я уже клюю носом.
Но у самой Руби сна не было ни в одном глазу.
– Спокойной ночи, любимый. Я скоро приду.
Она поцеловала Мэттью и проводила его, сгорбленного и немощного, взглядом. Ей вспомнился высокий темноволосый молодой человек в дешевом костюме, с которым она познакомилась в день окончания войны. Вздохнув, Руби пошла на кухню, но вместо молока налила себе еще один мартини, затем опять надела пальто и вернулась на балкон – смотреть на фейерверки, слушать перезвон колоколов и шум веселья. Ею вдруг овладело желание очутиться в толпе, танцевать и петь, праздновать эту неповторимую ночь. Ложиться в постель под теплый бок Мэттью, когда весь мир бодрствует и веселится, ей не хотелось.
Женщина подошла к двери спальни и прислушалась. Мэттью уже спал, тихо похрапывая. Руби решила, что никому не станет хуже, если она выйдет из дому на полчаса, заберется в самую гущу народа, обменяется с кем-нибудь рукопожатиями и поцелуями. Да, она была старушкой с пораженными артритом ногами, но пропускать праздник ей не хотелось.